Микенский цикл
Шрифт:
А насчет кораблей – ха-а-арошая мысль! Только не зимой.
Ага, вот они! Щиты золотом горят, шлемы на самые бороды опущены, копья – лесом.
– Спокойно! – это я гетайрам. А то останется ванакт микенский без охраны!
– Радуйтесь!
Еще один золотой. На колеснице, зато без шлема. Эге, а нос знакомый! Агамемнон!
– Богоравный Эврисфей, сын Сфенела, ванакт Микен и всей Ахайи, велит передать тебе, Диомед Тидид, наследник Калидонский, что войско твое пропущено отнюдь быть не может. Тебе же и людям твоим – проезд вольный, как и водится между
Уф, выговорил! Выговорил, венец серебряный в волосах темных поправил, на меня посмотрел... Нет, не посмотрел – воззрился!
– Понял ли ты, Диомед Тидид...
– Понял, понял – поспешил я. – Не надо мое войско пропускать. Только ты, богоравный Атрид, крепко дорогу стереги, войско большое, страшное!
(Ух, и посмотрел! Не люблю его, Атреева первенца!)
А я, между тем, на Гилла киваю.
– Знакомься, Атрид! Тут кое-кто на микенский трон поглядеть хочет. Хотя бы одним глазком. Покажешь?
(А на Гераклиде – хитончик старый, а на Гераклиде – плащик домотканый).
Дернулся длинный нос, нижняя губа вперед тараном выпятилась.
– Твой... оруженосец?
(Хотел «слуга» сказать – не решился!)
– Радуйся, сын богоравного Атрея! – подхватывает Гилл. – Прав ты, роду мы сирого, роду мы бедного. В Калидоне мой отец на чужих хлебах живет, Гераклом его кличут...
Хорошо, что хризосакосы рядом стояли – подхватили богоравного!
* * *
– Радуйся, Диомед Тидид!
Он сидел не на троне, просто на невысокой скамье, и это казалось странным, даже обидным. Как и тонкий серебряный (не золотой!) обруч в темных, с легкой проседью, волосах. Этому человеку к лицу была власть.
– Радуйся и ты, Атрей Пелопид!
...Короткая бородка, тоже с брызгами проседи, яркие полные губы – и огромные голубые глаза на загорелом, без единой морщины, лице. Если бы не седина, микенскому правителю нельзя было дать и сорока. А ведь он старше дяди Геракла, старше Эврисфея! И, говорят, намного.
Он и ждал меня в шатре, Атрей сын Пелопса, истинный, а не кажущийся владыка Златообильных Микен. Богоравному Эврисфею, сыну Сфенела, досталось лишь держать скипетр. Он и держит его, да вот руки уже трясутся.
Слуга поставил такую же точно скамью – для меня, неслышно скользнул к выходу. Я не спешил. Мы с Атреем, кажется, на равных. Он – наследник Микенский, я... А кто я?
– Садись, Тидид. Я не задержу тебя надолго. Мы не в тронном зале, поэтому обойдемся без «богоравных».
Он подождал, пока я сяду, помолчал, зачем-то скользнул широкой ладонью по железной, в золотой оправе, фибуле, по роскошой лиловой ткани затканного золотом фароса. Словно пыль отряхивал. Волнуется? С чего бы это всесильному Атрею, Атрею Великому, волноваться?
– Тидид! Микены готовы признать Диомеда Калидонского басилеем Аргоса. Микены готовы дружить с ним. Готовы помочь. Но ванакта Диомеда мы не признаем никогда.
Вот оно что! Давний спор – кому первенствовать в Ахайе. Новая Столица против Древней.
– Скажу больше,
Теперь он смотрел прямо на меня – холодно, без тени улыбки. В голубых глазах горел отблеск кованого железа.
– Ванакт должен быть один. Он – царь царей. Ахайя должна стать единой, тогда следующая война будет такой, как я хочу, а не иной. Ахайя, нет, Эллада завоюет весь наш Номос – объединенная, могучая, страшная для врагов. Добычи и славы хватит для всех, и власти хватит. Иначе... Иначе мы начнем резать друг друга. Микены все равно победят, но я не хочу такой победы!
...Номос – знакомое слово! Спросить о меднокованом небе? Нет, не время.
– Это моя мечта, Диомед! Это – мечта Пелопса. Мечта стоит крови. Выбирай!
Странно, мне вдруг почудилось, что я вновь слышу голос деда, голос Адраста Злосчастного. У деда тоже была мечта – очень похожая.
– Аргос не боится войны, Пелопид!
Он ждал другого. Поморщился, покачал головой.
– Мы тоже не боимся, Тидид! Не боимся – и не хотим. Но иначе не выйдет. Ты знаешь, что в Ахайе уже не хватает пашен и пастбищ? Что через несколько лет нам придется ввозить хлеб и даже скот? Что на севере дорийцы, а море вот-вот захватят пираты Лаэрта и этого мерзавца Приама? Только единая страна может защитить себя и завоевать новые земли. И не пустоши Эпира, не фракийские скалы! Земли за морем – богатые, почти беззащитные, оставленные богами. Оставленные – нам!
О чем это он? Оставленные богами – почему? Но я знал – и об этом спрашивать не ко времени.
– Я не рвусь к золотому венцу, Пелопид! Но Аргосом искони правили ванакты. Этого хотят гиппеты.
Странно, получается, что я оправдываюсь!
– Гиппеты погубят нашу землю, Диомед! Их жадность, их тупость, их близорукость... Смелость не в том, чтобы начинать межоусобицу на радость внешним врагам, сын Тидея. Подумай, еще есть время!
Я оправдывался; он, кажется, начал уговаривать...
– Прощай, Пелопид! – Я встал, коротко поклонился. – Подумать обещаю, но – не больше.
– Прощай и ты.
Атрей приподнялся, оглянулся неуверенно:
– Тидид! Нас тут никто не слышит... Куда ты все-таки войско спрятал? Мы с Фиестом, с братом, поспорили...
Возле колесницы, окруженной Золотыми Щитами, меня догнал кто-то высокий, худой, белокурый.
– Богоравный... Богоравный Диомед!..
Я оглянулся. Длинноносый, совсем юный, узкоплечий, в дорогом фаросе...
– Я бы хотел приветствовать тебя... познакомиться! Я Менелай, Менелай сын Атрея!
Что-то мне это напомнило!
– Я... Я восхищаюсь тобой! Ты – настоящий герой, богоравный Диомед! Ты возьмешь меня на войну? Мне запрещают, мне даже меч брать в руки запрещают, а я уже взрослый!..
...Знакомый (Агамемнов!) нос, голубые (Атреевы!) глаза. Не люблю Пелопидов! Но парень смотрел так жалобно...
– Радуйся, Менелай Атрид! – Я улыбнулся, протянул руку. – Если будет война – повоюем вместе, обещаю!