Микенский цикл
Шрифт:
– Но мы хотим жить, Диомед! Мы не люди и не боги – но хотим жить! И Семья пошла нам навстречу, все-таки своя кровь. Восток! Восточный Номос! Слыхал?
– Мы должны построить ИМ Грибницы? – усмехнулся я. – Чтобы ОНИ могли вволю вдыхать дым жертвенных туков? Не наелись еще?
– Не наелись! – засмеялся Эвбеец. – Эллада уже ИМИ поделена, каждый город, каждая гора, каждый лес, каждая речушка. А ИХ свора прожорливей волчьей! И тут – такая удача! Лет четыреста назад что-то случилось там, на Востоке. Наши Номосы соединились, а ТЕ, кто там раньше правил, – ушли. Куда, почему –
– Тюрайос, Черногривый, Киприда, – кивнул я.
– Именно. Мой ДЕД успел – прочим на зависть. Ну а остальные, так сказать, жаждут. А кто им поможет, как не мы? Но, увы, ОНИ не договорились. Пошла грызня!..
Я вновь кивнул. И тут наши мысли совпали. Умен, пухлый!
– Поэтому твой ДЕД решил направить нас на Восток через Трою. ОНИ решили делить все заново – с нашей помощью. Вот и все!
Я посмотрел вниз. Темно, ничего не видать! Ночь пала на Златообильные. И такая же ночь ждет всех нас. Прав дядя Геракл! Мы – последние. За нами тьма...
– И ты решил слегка помочь нашим родичам, о премудрый Паламед! Собрать нас побыстрее – и под Трою. Чтобы меньше мучились!
– Слегка помочь, – охотно отозвался он. – Только не ИМ – нам! Восточный Номос пуст, без Грибниц ОНИ – лишь тени. А если мы просто уйдем? Уйдем подальше, в самую глушь, к Океану, – и забудем о Грибницах?
– Что?!
Я даже отшатнулся – настолько простыми и страшными показались мне его слова.
Бойся богов, Диомед! Бойся – они сильнее!
Сильнее! Сильнее? За счет наших молитв, наших сил, нашего добра, нашей крови!
А если?..
– Паламед!
– Я все сказал! – отрезал он. – Все! Сияющему – достаточно! Думай!
Достаточно? ОНИ – не всесильны...
Да! ОНИ – НЕ ВСЕСИЛЬНЫ!
Хотелось крикнуть, заорать прямо в темное ночное небо, в бесконечный простор, в звездное марево Космоса...
И вдруг...
Вспомнилось – перед глазами встало. Агамемнон! Его лицо, когда вчера этот же сладкоголосый ему, Атриду, про Царство Великое пел – Державу Пелопидов от снегов гиперборейских до песков эфиопских. Как слушал! Как рот открывал!
А я? Просто для меня иная песня понадобилась, на другой мотив, да на другой струне. Все вроде учел добрая душа Паламед! Да вот о прочих душах забыл – тех, кого мы с собой на Восток поведем. Сотни, тысячи! Они-то, небогоравные, просто люди, за что должны гибнуть? За нас? За НИХ?
Папа говорил о Гекатомбе. Вот она – НАСТОЯЩАЯ Гекатомба! Не сотня выродков, искалеченных, безумных, несчастных – а вся Эллада! Тысячи и тысячи!
– Подумаю, – бросил я, стараясь не глядеть на его улыбающееся лицо. – Подумаю, Паламед!
...А здорово накручено! Здорово! Еще бы немного – и поверил!
– Пойдем? – как ни в чем не бывало предложил Эвбеец. – Холодает уже. После такого разговора я бы и Диониса помянул!
– Угу, – согласился я. – Помянем... Ты говорил о Салмонеевом братстве, Паламед. Салмоней – это басилевс Элиды, тот, что себя Кронионом вообразил?
Кажется, смутился. Смутился, кашлянул.
– Между Сияющими... Между Сияющими не принято спрашивать, если ты не ученик... Ладно, скажу. Салмонеи – смелые люди, которые попытались спихнуть наших ДЕДОВ с Олимпа. Ты должен был знать двоих – Ойнея Калидонского, твоего деда по отцу, и Амфиарая Талида...
...Дядю Амфиарая? Того, что так не любил Зевса? Как же, помню! Говорил мне дядя Эвмел!..
– Не вышло, жаль! Думаешь, ОНИ сами Салмонеев остановили? Да ничего подобного! Нас же натравили, полукровок! Шепнули этому безумцу Гераклу, что Салмоней людей, видите ли, в жертву приносят...
...И дядю Геракла Амфиарай Вещий не любил! Теперь ясно, за что!
– Да только не сказали, скольких в ИХ честь каждый год убивают. Режут, на алтарях жгут. ИМ можно – нам нельзя!
Горячо говорил Паламед, сын Навплия, искренне. Так горячо, что уверился я – обман. И тут обман! Не врет – но и всей правды не говорит, сладкоголосый! К чему умному лгать? Умный правду жертвенным ножичком разделает, на огоньке подпалит и на блюде подаст – по частям. Ешь! А он ведь умный, Паламед, серебро с царской печатью выдумал!
Вдохнул я прохладный ночной воздух, глубоко вдохнул и проговорил, тихо-тихо, одними губами, чтобы и самому не слышать:
– Обман!
* * *
Чего я не ожидал – так это толпы. Высыпали к Микенским воротам, за стены выбежали, дорогу запрудили. В фаросах, плащах, драных хитонах, меховых накидках (это летом-то!), просто в повязках набедренных:
– Ванакт Диомед! Диомед! Ди-о-мед! Ди-о-ме-е-ед!
Ощетинились мои куреты, подобрались, за копья взялись. Я и сам диву дался: с чего бы это? Почти каждый месяц куда-нибудь езжу, и хоть бы раз кто ванакта, богами над Арголидой поставленного, вышел встретить. А тут! Мятеж, что ли? Или возлюбили меня в сердцах своих, пока я в отсутствии пребывал? И опять-таки, с чего?
– Диомед! Ди-о-мед! Ванакт! Ванакт! Хай! Ха-а-ай!
Окружили, руками потянулись. Вот и работенка у гетайров появилась. А то заскучали они в нашем Аргосе!
– Ва-а-ана-а-а-акт! Ха-а-а-ай!
А тут я и Капанида узрел – на колеснице золоченой, в фаросе, в венце. Да не одного, с Киантиппом...
– Ха-а-а-ай! Аргос! Аргос! Арго-о-о-с!
...Фу ты, гарпии с ламиями! Дионис-Бромий к нам заглянул, что ли? Слыхал я, бывали тут в старину вакханалии, весь город дрожал!..
– Тидид! Тиди-и-ид! .
Хвала богам, Сфенел! Сейчас объяснит!
– Дядя Диомед! Дядя Диомед!
Ну, Эгиалид! Хорошо еще, гетайры подхватить успели, а то брякнулся бы на землю, басилей богоравный!
– Да чего тут у вас, Капанид?
Удивился, моргнул, бороду огладил.
– Ну так ведь... Народ! Ты послушай.
– Дядя Диомед, дядя Диомед, тебя любят, тебя все встречать пришли! А ты говорил...
Погладил я Киантиппа по нестриженым волосам (пора, пора стричь!), поправил венец золотой, что на ухо ему съехал...