Микенский цикл

Валентинов Андрей

Мертвым огнем горели звезды. Мертвая тишь стояла над землей...

– Ванакт!

Ну конечно! Разве оставят меня в покое?

– Донесение. Срочное. Тайное.

Странно, я никогда не видел этого воина. А может, и видел, но сейчас на его лице – бронзовое забрало.

Встал, отряхнул нахальные песчинки.

– Агамемнон в Авлиде вместе со всем войском. Агамемнон отплывает в Трою.

Ну, ясное дело! Ясное... то есть не ясное...

Мотнул головой. Дошло... Значит, Агамемнон... Значит, отплывает...

...Куда отплывает?!

Кто отплывает?! Воскресший носатый дурак с воскресшим войском, появившимся невесть откуда, из Тартара, из Бездны Вихрей, решил погибнуть вновь, но уже всеконечно, угодить прямо на горящие угли Гекатомбы? Ведь ОНИ только и ждут, когда мы придем под Трою!

Я поглядел вверх, в изумленные глаза звезд...

– Откуда? Кто сообщил?

Нет ответа. Никого. Исчез странный посланец.

Я рванулся вниз, по пологому склону холма... Остановился.

Понял...

Нет, не понял! Почувствовал – они погибнут. Все! Все, кроме хитрого Дамеда-ванаки, который послушался совета Паламеда Эвбейца и сбежал из обреченного Номоса, чтобы укрыться за кровавой скорлупой Великого Царства. ОНИ оказались сильнее, ОНИ все-таки заманили нас под Трою!

Подмигнул мне желтый глаз Крона-мертвеца, выходца из Тартара. И ты хочешь в МОЙ котел, Дурная Собака? Беги, прячься, пока еще есть время!

Когда раб становится свободным?

ЭПОД

Черный нос «Калидона» рассекал вйнноцветные волны. Поддавалась морская плоть, разлеталась мелкими брызгами. Ярым огнем горел Солнцеликий Гелиос...

– Впервые я не понимаю тебя, ванакт Диомед, – сказала Цулияс, царевна хеттийская, дочь Великого Солнца Суппилулиумаса. – Не понимаю тебя, Тидид!

Я поглядел на губастую (ой, отделали же ее, до сих пор синяки не сошли!), покачал головой:

– Все просто, царевна. Я иду под Трою.

– Но почему? – поразилась она. – Ты пощадил Аскалон, чтобы не поссориться со своими друзьями, и это мудро. Ты не пошел на Кеми – и это тоже мудро...

– И отпускаю на волю наглую смелую девчонку, – рассмеялся я. – Это тоже мудро, царевна, ведь войско твоего отца рядом с Троей!

Не улыбнулась. Странно посмотрела.

– Может быть, я смогла бы полюбить тебя, ванакт Диомед. Если бы не пепел Хаттусы. Если бы не пепел в твоем сердце...

Отвернулась, вдохнула горячий соленый воздух... Я погладил ее по щеке, на которой еще не зарубцевалась глубокая рана... Когда ее пытались схватить, губастая выхватила кинжал.

– Представь себе, царевна, что кто-то подлый, жестокий, кровожадный хочет погубить твоих друзей, погубить людей, виновных лишь в том, что они люди. А под Троей это случится или где-нибудь еще, так ли важно?

– Не понимаю...

Покачала головой Цулияс, царевна хеттийская, дочь Суппилулиумаса Тиллусия. Вздохнула. На солнце поглядела.

...И почему-то захотелось упасть в ноги Крону-мертвецу, воскурить жертвенный дым прямо в его жадные ноздри, чтобы задержалось хрустальное

колесо под всеми мирами, чтобы застыл черный «Калидон» посреди горячего моря...

– В земле Тегарама есть оракул. Самый известный оракул в Азии, ванакт. Отец послал туда, чтобы спросить о твоей судьбе...

Хотел вновь рассмеяться. Не смог. Странно смотрела Цулияс, царевна хеттийская.

– Оракул сказал, что ты сокрушишь один мир, спасешь другой и построишь третий. Может быть, ты все-таки бог?

– Не бог, – наконец улыбнулся я. – К счастью, не бог. Еще... Уже...

– Не пойму, Тидид, – вновь повторила она. – Ты хороший полководец, ты неплохой правитель. В Трое готовы. У ванакта Приама было время собрать союзников из половины Азии. Даже если вы победите, то все равно изойдете кровью. Ты же сам сколько раз говорил мне о дорийцах!.. А войско моего отца рядом.

Я поглядел на нее, на серьезную не по годам губастую девчонку, которая могла бы полюбить меня...

– Это ты хороший полководец и неплохой правитель, Цулияс, царевна хеттийская. Но есть вещи более важные, чем победа.

– Может быть, – согласилась она. – Знаешь, ванакт, я помню одну старую песню. Нашу, хеттийскую. Песню про бога Улликумми. Там есть такие слова:

Уж не тот ли прислужник плох,

Что поставил трон,

Раз ты не хочешь сесть?

Уж не тот ли кравчий плох,

Что чашу тебе предложил,

Раз ты не хочешь пить?

Ее рука коснулась моей – на какой-то миг, словно чайка задела крылом.

– Ты решил выпить свою чашу, Тидид?

Черный нос «Калидона» рассекал винноцветную плоть, ярым огнем горел Солнцеликий Гелиос.

Раб стал свободным. Свободный человек спешил выпить свою чашу.

Троя!

ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ

КИНОТЕОМАХИЯ [90]

СТРОФА-I

Насиловали...

Жестоко, беспощадно – прямо на смоленых досках палубы. С хрипом, визгом, подвыванием, с каплями густой слюны, с каплями густого семени, размазанного по лицу, по губам. Долго, раз за разом, без устали, без милости.

Насиловали – меня.

90

Кинотеомахия – борьба собаки с богами (греч.).

Шершавые доски вгрызались в спину, острые зубы рвали плечо, острые ногти терзали мою плоть...

Ванакт Артоса терпел молча. Мужчины не кричат, даже когда их насилуют – особенно если насилует собственная жена.

– Ублюдок! Ублюдок! Похотливый козел! Я перевяжу твой уд веревкой, канатом, я тебя оскоплю, я-а-а...

Богоравная ванактиса Айгиала, дочь Амфиарая Вещего, жадно сглотнула семя, зажмурилась, застонала. На какой-то миг смертельная хватка ослабла.

– Это тебе за всех твоих девок, ванакт! За всех твоих...