Микенский цикл
Шрифт:
– Еще, Деипил, – басит богоравный. – Еще, голубчик!
И тут словно упала пелена. Сгинул Тартар, налились плотью тени.
Очнулся.
Очнулся, по сторонам посмотрел, на лагерь благовонный, на могилу войска бестолковую, дураком Агамемноном вырытую. Какая война, какая Троя? Если уже такие, как Капанид...
– Басилей Сфенел, встать!!!
Разлетелись по грязному песку орехи лесные, несъеденные...
– На Остров Блаженных попал, басилей? Блажишь, значит? С голубчиками голубятню устроил?!!
Никогда
– А... А делать чего? – моргает в ответ Сфенел-голубятник. – Тут же нечего делать, Тидид!
– Нечего? – взъярился я. – Яму вырыть! Собственным приапом! Вырыть – потом зарыть. И так – сорок раз, понял?!
– Есть...
Оглянулся Капанид, края ямы будущей намечая. Пискнул испуганно толстозадый Деипил-голубчик. Покачал я головой:
– Ладно, басилей. Яму пока отставить. Собери всех, кого трезвым найдешь. В моем шатре. Сейчас!
* * *
Аяксы – Теламонид и Оилид, Асклепиады – Махаон и Подалирий, Патрокл с малышом Лигероном. Ну, и мои богоравные басилей, конечно... Мало трезвых оказалось!
Жарко в шатре. Душно. И не от зноя полуденного – от разговора.
– Да понимаю я, ребята! – гудит Аякс-Большой. – Рассобачились все, сам вижу. Я к Агамемнону ходил, так меня даже не пустили. Занят, говорят, Агамемнон. Думает сильно...
– Каждый вечер думает, – кривит узкий рот Оилид Локриец. – А с утра похмеляется, богоравный! Так что ты, Тидид, к нему сейчас не ходи – без толку.
– В лагере уже болеют, – негромко замечает Махаон Асклепиад. – Чего удивляться, если такая грязь вокруг? Скоро мы все перемрем без всякой Трои.
Переглянулись братья-целители, вздохнули, на меня поглядели. А что я? Хотел всей толпой к носатому заявиться, так ведь он занят... думает.
– Ребят надо взбодрить, – предлагает невозмутимый Патрокл.
– Яму вырыть, – соглашаюсь я, на смущенного Капанида поглядывая.
– Почему – яму? – удивляется Аякс-Большой. – Давай, Тидид, я твой лагерь штурмом возьму! А потом ты – мой. А потом – все по очереди! С деревянными мечами, понятно...
Неплохая мысль у бычка! На день-другой поможет. А потом?
– Все-таки поговорю с Агамемноном, – решаю я. – Пьян будет – похмелю на месте. Надо уже завтра отправлять корабли...
– А завтра не получится, дядя Диомед! – весело перебивает меня малыш Лигерон. – Не получится! И знаешь, почему? Не знаешь? И вы не знаете?
Радуется малыш – озадачил дядей. Даже Патрокл удивленно глядит.
– А потому не получится, – важно сообщает Лигерон, – что я жениться буду. На девчонке жениться – на дочке Носача. За ней сейчас дядя Одиссей поехал. Вот я женюсь – и поплывем!..
Тишина в шатре – пришибленная такая. Словно каждому из
– По Авлиде слух прошел, – наконец вздыхает кто-то. – Наш Атрид с ума сошел.
– Всей Авлиде пропадать – будем свадебку играть, – соглашаются с ним.
Золотой стеной стояли хризосакосы – как тогда, у ворот Лариссы. Не пройдешь, не пробьешься.
– Не велено! Не велено пускать!
Я все-таки прошел – и не такие крепости брали. Красный шатер Агамемнона – не Хаттуса, не Аскалон.
– Не велено...
Это в спину – тупой стрелой по панцирю.
– Кого там гарпии?!.
А вот это уже в грудь. Но тоже – скользящим.
– Я же приказал никого не!..
Громыхнул гром – недогремел. Вместо грома – вздох тяжелый. Замогильный, затартарный.
– Тидид, ты? Слушай, давай выпьем!..
...Пустые бурдюки, полупустые, полные, кратер перевернутый, на полу чаша золотая, рядом – амфора критская с осьминогами, еще одна чаша на скамье – серебряная. Крепко думает богоравный ванакт микенский. Даже не разбавляет!
– Давай вып...
Похмелить? По-аргивянски – правой в челюсть, а после по-куретски – левой в ухо? Так не затем вроде шел...
– Наливай, – вздохнул я. – Только разбавить не забудь!
– Они... Они сказали, что нас не выпустят, понимаешь, Тидид? Не выпустят из Авлиды! Мы здесь все передохнем, перемрем, перережем друг друга. Понимаешь?
Не понимаю. То есть, что все перемрем-передохнем, это, конечно, ясно, а вот все остальное... А главное, свадьба-то при чем? Чтобы на свадьбе все и передрались?
– Не выпустят... Калхант трижды спрашивал, печень мне показывал, и птицы еще...
Никогда таким Атрида-Зевса не видел. Пьян? Пьян, конечно, но не в этом дело. Словно болит у него, у Атрида, все нутро. Болит, огнем горит.
...А ведь права богоравная Айгиала, ванактиса аргивянская! Если так дальше пойдет, недолго Агамемнону, зазнайке носатому, над войском начальствовать. Да только если в Авлиде начнется мор (а то и резня!), Аргосу тоже не поздоровится. Слишком долго мы эту войну готовили, чтобы так бесславно сгинуть! Дорийцы-дикари только и ждут...
– Они не выпустят... Они требуют...
– Свадьба, – осторожно напомнил я. – Твоя дочь и малыш Лигерон. Зачем, Атрид? Завтра же поднимем войско, в море искупаем, на корабли посадим. А свадьба...
– Свадьба?
Застонал Агамемнон, зимним медведем со скамьи слез.
– Свадьба?! Вот свадьба! Вот! Вот! Вот!!!
Критскую амфору – вдребезги! Кратер – тоже вдребезги. Не подалась только чаша серебряная. ...Врезала тяжелая подошва по чаше.
– Это не свадьба, Тидид! Я соврал! Всем соврал: жене, Лигерону, Одиссею – всем! Они требуют мою дочь, мою Ифигению! В жертву требуют, понял? Понял?!