Микки-маус — олимпиец
Шрифт:
— Автограф — готовь камеру, Феликс, — автограф, пожалуйста.
Пятница сражался с камерой, дипломатом и бланками протеста.
Внезапно раздался низкий рокот, и одна из дам направилась к Шерману, размахивая в воздухе руками, будто вытирала грязь с ветрового стекла.
— Это тренер, сэр, — предупредил Феликс.
Шерман не сдвинулся с места.
— Она говорит, если вы еще раз приблизитесь к ее девочкам, она скажет Людмиле, чтобы врезала вам по…
— Ясно, Феликс, — Шерман фальшиво улыбнулся
— Видал? Видал, какие обидчивые? И все же, Феликс, от протеста им не увернуться, — Шерман выпрямился, понизил голос: — Заполняй формы. Имен не проставляй — после раздобудем.
— В чем будет состоять обвинение, сэр?
— Пиши что попало. Чесались одновременно обеими ногами и чирикали. Или, скажем, икры у них длиннее бедер. Мы потребуем анализа хромосом, мы выведем на чистую воду их родителей, черт возьми! А понадобится — и пра-пра-прародителей — вплоть до зайцев-русаков.
— Так точно, сэр.
Синхронный русский вариант этого спектакля проходил в первом гимнастическом зале универсального дворца спорта, куда Смердяков отправился по вызову ударившегося в панику тренера советских борцов.
Американская команда ящерицами разлеглась вокруг ковра, на котором происходил поединок по вольной борьбе в наилегчайшем весе между кретином-щитовидником с Украины и пирамидальным горбом янки. Пирамидальный горб у него выпячивался макушкой между лопаток.
— На это шляпу можно вешать, — показал тренер русских.
Смердяков выпучил глаза, подбородок отвалился на складки шеи.
— Мы выиграли бы все встречи, но американцы… — плаксиво бормотал тренер, — их невозможно прижать к ковру. Они все горбуны. Мы не можем победить даже по очкам. Панкин заработал синяк на груди, делая захват.
— Опротестуйте поражения. Когда Короленко борется с американцем?
— В следующей схватке.
Кретин-украинец захватил ноги американца и крутил его на горбе. Смердяков припал на четвереньки и со злости ударил по ковру. Американец быстренько выиграл у соперника по очкам.
— Короленко! — выкрикнул тренер русской команды. Короленко поднялся, стаскивая свитер. Тренер начал массировать его перчатками, и в зале раздалось сухое потрескивание.
— Он покрыт чешуей, — послышался недоуменный шепот капиталистической стороны.
Квазимодо слегка заартачился на своей стороне борцовского круга, не слишком уверенный в легкой добыче:
— А экзема не заразна? — послышался трусливый вопрос.
Тренер американцев заверил его, что этот сибирский хлебороб просто обгорел на кубинском солнце. Но первое же прикосновение к противнику заставило американца отдернуть руку. Когда же тот, хрюкая свиньей, обхватил его за торс, он завопил, как резаный.
— У него не кожа, — вскричал
Рефери, хотя и говорил в основном по-японски, понял этот крик души. Он жестом отправил Короленко на проверку.
— Он покрыт фиберглассом! — продолжал вопить американец, демонстрируя ссадины у себя на торсе. — Я не борюсь с ананасами!
Тут обе команды втянулись в перепалку с двуязычными оскорблениями. Судья, удерживавший их от непосредственного контакта, вдруг выпрямился и объявил на дальневосточном английском:
— Лазгланисительный линий не подлезатя.
Он рубанул рукой, показывая, что схватка окончена, и, когда американец робко надел куртку и грубо обозвал противника коммунистическим кактусом, осажденный рефери объявил о штрафных санкциях.
Смердяков пожал плечами и присел к судейскому столику напротив тренера американцев заполнять новый бланк протеста.
Так продолжалось всю первую неделю, пока Олимпийский Комитет не устроил частную встречу противоборствующих сторон в отеле «Гавана Либр».
Шерман, еще более заросший и помятый, в синем блейзере, из которого не вылезал тридцать шесть часов, явился первым. Смердяков выдержал психологическую паузу за кофе в ближайшем магазине, но выглядел таким же потрепанным; его жирная физиономия, утратив прежнюю упругость и ангелоподобность, расплылась студнем. Они сидели лицом к лицу за полированным столом, уставясь на булавки в лацканах друг друга.
— Джентльмены, — начал мудрый патриарх Олимпийских Игр, сидевший поодаль, — все мы очень старались…
Все, что он произнес дальше, являлось сущей белибердой. Это знали и Смердяков, и Шерман, и два члена Исполнительного комитета. Даже ухмыляющийся кубинец, который, казалось, забрел сюда по ошибке, тоже знал. Всех прямо-таки тошнило от нравоучений старого хрыча. Они пришли сюда не для того, чтобы их мирили. Они пришли сюда скрестить шпаги, пролить кровь, а после — но только если крови будет достаточно, и к тому же надлежащего цвета, — похоронить.
— От имени Соединенных Штатов, — встряхнулся в нужный момент Шерман, — я требую обследования генов следующих советских участников: Ивана Спадунки, центрового…
— Спадунки!
Шерман не удостоил вниманием смердяковский ужас.
— …Центрового — советская команда по баскетболу…
— В обмен на генный тест Спадунки мы потребуем обследовать гены гуманоида, называемого Стилтом!
— …Шестовиков Олега К., Михаила Ц., — бесстрастно продолжал Шерман, — и дискобола Петра И.
— Инбера или Измайлова?
— Того, что с чугунными предплечьями.
— Все наши легкоатлеты прекрасно развиты, — заявил Смердяков.
— Тогда я хочу, чтобы контрольные пробы взяли у них у всех.