Миклуха-Маклай
Шрифт:
Затем он сошел вниз к песчаному берегу, где уже собралась толпа туземцев, с тревогой и любопытством смотревшая на приближающийся корабль. С трудом ему удалось убедить двоих из них отправиться с ним на пироге навстречу судну. Выехав в море, Миклуха-Маклай мог уже без труда определить национальность идущего судна. На носу развевался русский флаг! На мостике он различил группу офицеров с биноклями в руках.
Туземцы Сагам и Дагу гребли очень медленно, не спуская тревожных глаз с корабля. Наконец, они не выдержали, бросили весла и стали умолять Миклуху-Маклая вернуться. Судно быстро приближалось, хотя шло малым ходом. Путешественник мог уже разглядеть невооруженным глазом несколько знакомых лиц среди экипажа. Вид такого большого количества людей привел спутников Миклухи-Маклая в сильнейшее волнение. Когда же, по приказанию командира, матросы рассеялись по реям и прокричали троекратное «ура» в
Судно называлось «Изумруд» и специально было послано за Миклухой-Маклаем, когда одна из австралийских газет напечатала известие о его смерти, подхваченное всей европейской прессой. Командир клипера «Изумруд», Михаил Николаевич Куманин, и весь экипаж встретили путешественника с неподдельной радостью. Среди офицеров было несколько человек, плававших с ним на «Витязе» и перешедших на «Изумруд» для того, чтобы отыскать место его высадки на Новой Гвинее. Они откровенно говорили, что не надеялись застать его в живых и думали забрать только металлические цилиндры с его рукописями. Даже когда они увидели поднятый флаг, а потом пирогу с туземцами и одним европейцем, они решили, что это Ульсон. Несмотря на всю радость встречи, Миклуха-Маклай чувствовал, что говор кругом очень сильно утомляет его; он попросил командира клипера позволить ему отправиться домой, пообещав для делового разговора приехать через несколько часов.
Приход клипера был так внезапен, что путешественник еще не составил себе определенного плана, что следует делать. Самым подходящим ему казалось подправить с помощью людей клипера дом в Гарагасси, запастись необходимой провизией и остаться продолжать так успешно начатые наблюдения. Конечно, дневник, метеорологический журнал и начатые статьи по антропологии необходимо отправить Русскому географическому обществу. С Ульсоном Миклуха-Маклай решил расстаться, тем более, что и швед с невероятным нетерпением ждал момента, когда оставит берег Новой Гвинеи.
Татуировка жителей южного побережья.
Через несколько часов Миклуха-Маклай, еще не приняв окончательного решения, вернулся на клипер. М. Н. Куманин, пригласив путешественника в кают-компанию к обеду, заметил между прочим, не лучше ли ему будет сразу же перебраться на «Изумруд», так как по внешнему виду можно думать, что здоровье его не в порядке. Вещи же из Гарагасси может доставить на клипер кто-либо из молодых офицеров.
— А кто вам сказал, Михаил Николаевич, — с удивлением ответил Миклуха-Маклай, — что я поеду с вами на клипере? Это далеко еще не решено, и, так как я полагаю, что вам возможно будет уделить мне немного провизии, взять с собой Ульсона и мои письма до ближайшего порта, то мне всего лучше будет остаться еще здесь, потому что мне еще предстоит довольно много дела по антропологии и этнологии здешних туземцев. Я попрошу вас позволить мне ответить вам завтра, отправлюсь ли я на «Изумруде», или останусь еще здесь.
Командир клипера, конечно, согласился, но Миклуха-Маклай не мог не заметить, что его слова произвели на многих странное впечатление. Некоторые, как потом сами признавались ему, подумали, что его мозг от разных лишений и трудных условий жизни пришел в ненормальное состояние. Мысль остаться снова одному среди «дикарей» после пятнадцатимесячного пребывания здесь казалась слишком фантастической и нелепой для нормального человека.
Но путешественнику все же пришлось покинуть берег Маклая. От командира клипера он узнал, что голландское правительство с научной целью посылает военное судно вокруг всего острова Новой Гвинеи. Это обстоятельство сильно заинтересовало Миклуху-Маклая. Открывалась возможность не только познакомиться с неизвестными еще ему берегами Новой Гвинеи, но и основательно укрепить свое здоровье морской экспедицией. Последнее было особенно важно для дальнейшей жизни на берегу Маклая. Поэтому, обдумав создавшееся положение, он заявил М. Н. Курманину, что едет с ним на клипере «Изумруд».
Татуировка жителей южного побережья.
Приняв окончательное решение,
Так же деликатно, как и в первый раз, Миклуха-Маклай отклонил их предложения, подтвердив, что он уезжает не навсегда и к ним еще вернется. Туземцы так привыкли верить каждому слову путешественника, что это обещание их очень утешило.
В день отплытия клипера, по распоряжению капитана Куманина, на одной из пальм в Гарагасси около дома путешественника была прибита толстая доска красного дерева с медной дощечкой, на которой было выгравировано следующее:
Переезжая на клипер, чтобы покинуть берег Новой Гвинеи, Миклуха-Маклай уговорил туземцев поехать с ним осмотреть русский корабль. Доверие к путешественнику пересилило у папуасов страх, и они отправились.
Но множество людей на палубе клипера и вид непонятных аппаратов так испугали туземцев, что они ухватились со всех сторон за Миклуху-Маклая, полагая, что только около него они будут в безопасности. Пытаясь вернуть себе свободу движения и в то же время не желая лишать папуасов сознания, что они находятся под его защитой, молодой ученый взял у одного из матросов длинную веревку, обвязал себя ею вокруг талии, а концы отдал папуасам. Так они и двигались по палубе: впереди Миклуха-Маклай, а за ним, в виде двух длинных хвостов, туземцы.
Особенный восторг вызвали у папуасов два небольших бычка, взятых на клипер в качестве живой провизии для экипажа. Папуасы не хотели отходить от животных и, узнав их название, повторяли, как дети: «Бик, бик, бик!»
Потом все спустились в кают-компанию, где один из папуасов, увидав раскрытый рояль и узнав его назначение, попробовал взять несколько аккордов. Пришлось, к огорчению черного музыканта, опустить крышку инструмента, чтобы не искушать остальных. В машинном отделении папуасы со страхом смотрели на паровой котел, но назначение его им было непонятно. Видно было, что обилие впечатлений начинало подавлять их. В это время кто-то из туземцев попросил Миклуху-Маклая показать им еще раз «большую русскую свинью с зубами на голове». Путешественник сначала даже не понял, о чем они говорят, но, когда другой туземец подсказал первому слово «бик» и все они хором затянули: «Бик, бик!», он уступил их просьбе и повел всех опять на палубу. Видя, с каким интересом они разглядывают бычков, Миклуха-Маклай пообещал в один из своих следующих приездов обязательно привезти в подарок бычка и телку.
После этого туземцы покинули клипер, и «Изумруд», подняв якорь, медленно двинулся вперед, огибая мысок Габима. В этот момент почти одновременно раздались удары барума в Горенду и Бонгу, а через несколько минут и в Гумбу. На берегу стояли папуасы, и прощальные их крики: «еме-ме» и «еме-ба» раздавались до тех пор, пока берег Маклая не превратился в узкую полоску еле различимой далекой земли.
ПЕРВЫЕ ИТОГИ
Материалы своих антропологических и этнографических исследований, полученные во время первого пребывания на берегу Маклая, путешественник обработал и опубликовал в ряде статей, небольших по размерам, но замечательных по их научной и общественной ценности. Из этих статей наиболее выдающееся значение имеют две: «Антропологические заметки о папуасах берега Маклая в Новой Гвинее» и «Этнологические заметки о папуасах берега Маклая в Новой Гвинее».
В «Антропологических заметках» Миклуха-Маклай не только первым из европейских ученых подробно описал физический тип папуасов берега Маклая, но и полностью опроверг распространенное в буржуазной науке мнение, что папуасы — «низшая» раса, физиологически отличающаяся от людей «высших» рас. Вот что он пишет об этом: «На мою долю выпало редкое счастье наблюдать население, бывшее совершенно обособленным от сношений с другими народами и жившее притом на такой стадии развития культуры, когда все орудия и оружия приготовляются из камня, кости и дерева. Еще в Европе я избрал для своего будущего пребывания восточное побережье Новой Гвинеи, как наименее известное, и где раса папуасов должна была сохраниться в наиболее чистом виде. Последнее предположение действительно оправдалось: я не нашел у туземцев никакой примеси чуждой крови; поэтому наблюдения, которые мне удалось сделать, могут иметь ценность для всей папуасской расы».