Мила Рудик и кристалл Фобоса

Вольских Алека

Берти, вскинув вопросительно брови, с ожиданием на лице повернулся к Лютову и его компании. Лютов заметил взгляд Берти, потом его глаза встретились с глазами Милы. Недоверчиво покачав головой, он нарочито громко фыркнул, вложив в этот звук все презрение, на которое был способен.

— Меня не проведешь этими сказками, Рудик, — скривив рот в пренебрежительной гримасе, сказал он. — Пусть тебя хоть сам Владыка выгораживает. На этого некроманта теперь все что угодно повесить можно… — Он кивнул в сторону стоящего поблизости Капустина. — Только наивный идиот может поверить в то, что опытный некромант

несколько раз к ряду промазал заклинанием — угодил не в того, в кого метил. А я не до такой степени наивный. Поэтому не расслабляйся, Рудик. — Он понизил голос почти до шепота: — Я тебя достану, ясно?

— Ясно, — зло ответила Мила, упрямо не опуская глаза под угрожающим взглядом Лютова, и вдруг неожиданно для себя самой безразличным голосом добавила: — Дурак ты, Лютов.

От удивления его лицо на мгновение дрогнуло. Но только на мгновение. Затем он сощурил до узких щелок темные глаза и чуть заметно кивнул головой, как бы говоря: «Мы еще посмотрим, чья возьмет», и, медленно повернувшись к ней спиной, пошел прочь.

Мила посмотрела ему вслед.

— Ненавижу его, — тихо сказала она.

— Прояви миролюбие, Рудик, — философским тоном заявил Берти. — Как ты верно подметила, сегодня он остался в дураках. Вот и бесится.

* * *

В день отъезда Львиный зев напоминал муравейник, в котором суетливо снуют туда-сюда муравьи. Меченосцы собирали вещи к отъезду и оживленно обсуждали планы на летние каникулы. Отовсюду доносился говор и смех. Хлопали двери, по лестницам беспрерывно кто-то бегал, а в открытые настежь окна двух высоких башен то и дело влетали Почтовые торбы с письмами от родных — почти все были одинакового содержания: родители сообщали, что будут встречать своих детей.

Свой небольшой чемодан Мила собрала еще накануне вечером и так как сейчас заняться ей было нечем, а принимать участие во всеобщей веселой болтовне совсем не хотелось, то Мила незаметно выскользнула из Львиного зева вместе с Шалопаем и, пройдя по мосту надо рвом, направилась на задний двор.

Задний двор представлял собой довольно просторную лужайку с полуразрушенным каменным колодцем, который на самом деле был тайным выходом из Львиного зева, и высоким ветвистым деревом чуть дальше.

Мила устроилась под деревом, прислонившись спиной к дряхлому стволу, и, подтянув к себе колени, обхватила их руками. Минут пять она наблюдала, как Шалопай гонял по двору бабочек и стрекоз, весело потявкивая и не обращая на Милу никакого внимания. Но стоило ей только с тяжелым вздохом отвернуться, бросив тоскливый взгляд на залитый солнечным светом горизонт, как она тут же почувствовала уткнувшийся в ее ноги мокрый нос.

Посмотрев поверх колен, Мила увидела озадаченную морду Шалопая. Он чувствовал, что она грустит, но не мог понять почему.

— И не надо тебе понимать, — серьезно сказала Мила, почесав за ухом драконового пса.

От удовольствия он яростно забил драконьим хвостом, и в разные стороны полетели ошметки зеленой травы — похожий на наконечник стрелы кончик хвоста был таким острым, что им можно было не только траву косить, но и сыр тонкими полосками нарезать.

И вдруг Мила услышала чьи-то шаги. Подняв голову, она увидела Берти, приближающегося к дереву,

под которым она сидела. Мила немного огорченно отвернулась. Ей всегда нравилась компания Берти, но именно сейчас ей очень хотелось побыть одной. Она боялась, что он как обычно начнет сейчас иронизировать и хохмить. Только от одной мысли об этом ей хотелось зажать уши руками и завыть.

Подойдя к Миле, Берти сел рядом. Она внимательно рассматривала свои колени, но чувствовала и почти видела боковым зрением, что Берти изучает ее профиль.

— Что-то ты мне сегодня совсем не нравишься, Рудик, — вдруг сказал он совершенно не свойственным ему спокойным голосом.

Иронии в его голосе не было. Непривычно.

— Я сама себе не нравлюсь, Берти, — ответила Мила, все еще не поднимая на него глаз.

Какое-то время они молчали, и Мила чувствовала, что Берти уже не изучает, но все же время от времени поглядывает на нее, словно пытается разглядеть что-то в ее лице.

— Спрашивать, что у тебя случилось, бесполезно? — все тем же нехарактерным для него тоном уточнил он.

Мила отрицательно покачала головой, продолжая гипнотизировать свои колени. Ей почему-то казалось, что если она сейчас встретится взглядом с Берти, то ни за что не сможет удержаться и глаза станут мокрыми, а по щекам потекут глупые, нелепые слезы. Этого ей совсем не хотелось.

— Не спрашивай, Берти. Не надо.

— Хорошо. Не буду.

Еще минут пять они посидели молча, зачем-то дружно глазея на стоящего перед ними Шалопая. Шалопай был озадачен таким вниманием, а потому, удивленно округлив янтарные глаза, переводил взгляд то на Милу, то на Берти в ожидании, что они либо наконец что-нибудь ему дадут, либо что-нибудь скажут. Но двое людей под деревом молчали, поэтому Шалопай только разочарованно выдохнул, весь поник и медленно повалился на траву, чтобы поудобнее растянуться на солнышке, вывалив язык.

— Берти, а что бы ты сделал, если бы тебе по какой-либо причине стало противно, что ты — это ты, а не кто-то другой? Ну… если бы тебе стало очень сильно не нравиться быть тем, кто ты есть…

Берти удивленно посмотрел на Милу, потом задумчиво поднял брови и ответил:

— Я бы прогулялся по городу.

— Что?

Теперь уже Мила с удивлением смотрела на Берти.

— Ну… если человеку стало неприятно быть тем, кто он есть, то здесь может помочь только что-то такое, что он по-настоящему любит, — объяснил Берти. — Я люблю этот город. Поэтому я пошел бы и прогулялся.

Мила немного подумала над словами Берти, потом посмотрела на Шалопая.

— Берти, сделаешь одолжение? — спросила она.

— Легко, — ответил Берти. — Когда Шалопаю надоест принимать солнечные ванны, я отведу его в Львиный зев.

Мила с благодарностью посмотрела на Берти.

— Спасибо.

— Не за что, — улыбнулся ей Берти. — Дилижансы отъезжают в одиннадцать. У тебя в распоряжении два часа.

* * *

Троллинбург был одет в солнечную дымку. Листва городских тополей шуршала от легкого ветра, а в небе над городом летали ступы. Знакомые горожане, завидев друг друга, обменивались приветствиями прямо в воздухе, рискуя потерять управление и вывалиться из летающего средства передвижения.