Мила Рудик и руины Харакса
Шрифт:
— Когда будут похороны? — тихо спросила Мила.
Владыка не спешил отвечать, тогда она подняла на него глаза. Он не смотрел на нее, изучая старинные часы с ходиками, купленные Акулиной в магазине «Антиквариус» еще прошлым летом.
— Гарика уже похоронили, Мила, — с осторожностью в голосе сказал Велемир, обращая на нее печальный взгляд ярко-зеленых глаз. — В фамильном склепе Суховских.
— Но… — Мила была потрясена этой новостью, чувствуя себя обкраденной — неужели ей не дали даже проститься
— Похороны состоялись, как и принято по традиции, на третий день после смерти.
— Я не знала, когда принято хоронить.
Мила опустила глаза, чувствуя себя очень глупо. По правде говоря, все это время она не думала о похоронах. Все казалось таким незначительным — все, кроме того, что его больше нет. Однако не прошло и десяти секунд, как Мила подняла голову.
— Но почему меня… Почему мне никто…
— Такова была воля его отца, Мила, — виновато произнес Владыка. — Церемонии похорон не было.
Мила нахмурилась и тяжело задышала.
— Это потому, что Гарик пошел против его воли! Не позволить тем, кто любил его, проститься с ним — это такое наказание! Он же его наказывает! Даже после смерти… Он… этот человек… даже теперь не может смириться, что его сын был не таким, как ему хотелось бы, и наказывает его за это. Это… Это бессердечно!
Владыка скорбно покачал головой.
— Нет, Мила. Прошу тебя, не будь несправедливой. Поверь мне, Сократ Суховский всегда любил Гарика, как родного сына. И сейчас любит. А утрата причиняет ему не меньшую боль, чем тебе. Не суди его.
Велемир тяжело вздохнул.
— Ведь такой поступок — это тоже проявление любви.
— Не позволить его друзьям проститься с ним — проявление любви? — непонимающе покачала головой Мила. — Я не понимаю этого.
Владыка печально посмотрел ей в лицо.
— Это потому, что твое сердце ослеплено болью, — сказал он тихо. — Но оно еще юное и способно выдержать такую боль. Нет-нет, не возражай! Я не пытаюсь сказать, что твоя боль недостаточно сильная. Нельзя назвать слабой боль, которая ослепляет. И я знаю, что она кажется тебе непереносимой. Но твое сердце справится с нею, даже если сейчас тебе трудно в это поверить.
Мила внутренне съежилась — ей действительно трудно было себе представить, что боль, разрывающая ее изнутри, когда-нибудь утихнет.
— Сократ Суховский уже не молод, — продолжал Велемир. — И его сердце — это сердце уставшего, старого человека, слабое сердце, которое едва способно вынести такую сильную боль, как утрата единственного сына. Неужели ты не понимаешь, Мила? Разве это не очевидно? Отказ от похорон — это отрицание самого факта смерти, ведь церемония похорон заставляет человека окончательно осознать потерю и принять ее.
Зеленые глаза Владыки смотрели на Милу очень пристально.
—
Мила вспомнила сидящего на бордюре фонтана человека — он словно заставлял себя сидеть ровно, не позволяя горю придавить его к земле.
— И все равно… — упрямо произнесла она. — Это неправильно — провести похороны засекреченно, тайком, как будто Гарик не заслуживал такой чести, как прощание с друзьями.
Владыка вдруг нахмурился и как-то странно посмотрел на Милу, но она не обращала на это внимания, продолжая говорить:
— Может, отец Гарика и не смог смириться с его смертью, но… как бы там ни было, он решил оставить его живым только для себя.
Велемир некоторое время задумчиво молчал.
— Даже если это так, — наконец сказал он, — то, мне думается, не стоит судить его слишком строго, поскольку… судить людей легко, Мила, — гораздо легче, чем попытаться понять их.
В голосе Велемира не было упрека — только тихая грусть, но Миле отчего-то стало не по себе от его слов. Несколько минут она пыталась разобраться, почему внутри нее вдруг возникло это тревожное и щемящее чувство — словно что-то невидимое растягивало ее внутренности. И наконец все прояснилось.
— Понять? — тихо переспросила она, глядя в пол. — Я… я кое-что… скрывала от Гарика. Боялась, что он не поймет.
Она услышала, как Владыка тяжело вздохнул. Несколько секунд спустя он негромко сказал:
— Присядь, Мила.
По-прежнему не поднимая на него глаз, она послушно поплелась к ближайшему креслу и села на самый краешек. Спина непроизвольно ссутулилась — Мила не обладала такой волей, как Сократ Суховский.
— Я боялась сказать ему, — вновь произнесла Мила, — что мой прадед был основателем Гильдии. Боялась, что он станет презирать меня за это. Почувствует отвращение.
Владыка ответил не сразу. Он медленно пересек комнату и подошел к окну, возле которого только что стояла Мила. Она не смотрела в его сторону. Она и так знала, что из окна бил яркий солнечный свет, и Велемиру пришлось сощурить глаза, чтобы окинуть взглядом окрестности.
— Как ты думаешь, Мила, — тихо промолвил Владыка, — что было бы, если бы каким-то невероятным образом ваши с Гариком судьбы поменялись местами? Ты бы очутилась на его месте, а он — на твоем. Ты стала бы презирать его, если бы это его прадед оказался основателем Гильдии?
Мила резко вскинула голову и, нахмурившись, посмотрела на Велемира.
— Нет. Никогда.
Он стоял к ней спиной, но по легкому движению лопаток, проступающих сквозь ткань кафтана, Мила заметила, что Владыка снова вздохнул. Он негромко произнес: