Милая, хорошая
Шрифт:
– Кстати, о Борисе… – встрепенулась Алена. – Между прочим, Калерия Львовна звала меня в гости.
– Зачем тебе Калерия Львовна?! – возмутилась Сима.
– Она до сих пор работает в органах. Полковница… То есть теперь она в звании полковника! Наверняка у нее есть доступ к этим… к базам данных.
– К чему? – осторожно переспросила Серафима.
– Понимаешь, спросить Рому о Виктории я не могу, но мне надо знать, кем она ему была.
– Он сам тебе расскажет, рано или поздно, – неодобрительно заметила Сима.
– Когда это будет!
Серафима
– Действительно, с тобой что-то странное творится, Алена…
Сказать, что Борис Бугров, первая Аленина любовь, обрадовался ее визиту, было мало. Он ликовал.
Между ее предупредительным звонком и приходом в дом Бугровых была разница всего лишь в час. Но когда Алена прибыла туда, то обнаружила следующее: во-первых, Бориса в черном блестящем костюме и галстуке самой модной расцветки, благоухающего туалетной водой, во-вторых, Калерию Львовну тоже не в домашнем скромном платье, а при параде – темная юбка и белая блузка, в-третьих – сервированный стол в большой комнате, называвшейся «гостиной».
Алена даже растерялась и решила, что Бугровы ждут еще кого-то в гости.
– Боря, я к твоей маме, всего на минутку…
– Мама, правда, она совсем не изменилась? – благодушно обернулся к Калерии Львовне Борис. – И характер у нее все такой же бойцовский! Видела бы ты, как она шуганула под Новый год своего бывшего благоверного!
О том, что Алена «шуганула» и его, Борис почему-то не упомянул.
– Милости прошу, – сказала Калерия Львовна своим тонким шелестящим голосом без интонаций. – Будь как дома, Алена.
Борис под руку повел Алену к столу.
– Аленушка, ты помнишь фирменное мамино блюдо – рыбу под маринадом? Мама как чувствовала вчера, что ты придешь, и приготовила ее. Алена, садись сюда…
Алена оказалась забаррикадированной между матерью и сыном.
– За встречу, – прошелестела Калерия Львовна, поднимая бокал.
«В самом деле, она как будто рада, что я пришла к ним…» Особого оживления на лице несостоявшейся Алениной свекрови не наблюдалось – это была все та же бледная, строгая маска, ничуть не изменившаяся за те годы, что Алена не видела Калерию Львовну. Но тем не менее уголки рта были не поджаты сурово-мстительно, а расслаблены, и в движениях рук не было прежней резкости – признака едва сдерживаемого раздражения…
– Вы тоже совсем не изменились! – вырвалось у Алены чистосердечное признание.
– Спасибо, – кивнула Калерия Львовна равнодушно. – Боря, ухаживай за Аленой…
– Мама, а я что делаю?..
– Боря, я столько не съем! – взмолилась Алена, которая с ужасом наблюдала, как растет и без того внушительная копна салата на ее тарелке.
Эта трапеза в семействе Бугровых показалась ей мучительной и долгой, как китайская пытка.
– Алена теперь не концертирует – ты знаешь, мам?
– Очень хорошо.
– Почему же хорошо? – не выдержала, возмутилась по старой памяти Алена.
– Потому что искусство – для старых дев или мужчин, – бесстрастно изрекла Калерия Львовна, глядя на
– Не согласна.
– У нормальной женщины семья должна стоять на первом месте.
– Быт не должен быть важнее бытия.
– Я не говорю о быте, я говорю о женской природе. Если мы, женщины, забываем о своем предназначении матери и жены, то природа начинает нам мстить. Начинаются болезни души и тела.
– Согласна. Но одно другому не мешает.
Борис переводил взгляд то на одну, то на другую. Потом счастливо вздохнул, ничуть не пугаясь словесной пикировки, разразившейся между дамами:
– Господи, все как в добрые старые времена…
Алена вспыхнула и замолчала.
– Скоро я перееду к старшей сестре, – медленно прошелестела Калерия Львовна. – Она одна, совсем больная. Выйду наконец на пенсию, буду ухаживать за сестрой. Если Борис снова женится, я не стану докучать невестке.
Борис умильно похлопал Алену по руке.
– Боря, можно еще минеральной воды? – сухо попросила Алена.
– Ладно… – Калерия Львовна поднялась из-за стола. – Идем ко мне в комнату, Алена. Ты ведь хотела со мной о чем-то поговорить, да?..
В комнате у Калерии Львовны царил идеальный порядок и поистине медицинская чистота: Алена была уверена, что даже если забраться под кровать – в самый дальний и недоступный угол – или отодвинуть тяжелый шифоньер от стены, то даже там не найдется ни одной пылинки. Белье, которое лежало в том же шифоньере, было наверняка отстирано до стерильной белизны, выглажено и сложено в аккуратные стопки. Вся мебель в комнате была расставлена с полным соблюдением основ симметрии и принципов параллельности.
Помнится, в стародавние времена Алена старалась максимально сократить свои визиты в этот дом, боясь нарушить царящий здесь суровый порядок…
– Калерия Львовна… – сказала Алена, осторожно садясь на краешек дивана. – Мне нужны сведения об одном человеке. Мне больше не к кому обратиться, а у вас, я знаю, есть такие возможности.
Калерия Львовна без лишних вопросов взяла лист из стопки бумаги, ручку:
– Диктуй, я записываю.
– Селетин Роман Аркадьевич, сорока двух лет. Виктория Андреевна Селетина, тридцати пяти лет, умерла в декабре позапрошлого года. Мне нужно знать, были ли они женаты, и если да – то как долго, от чего умерла Виктория и все такое прочее…
Когда Алена это говорила, то у нее все сжималось от ненависти к себе самой. Она собирает досье на человека, которого любит! К счастью, Калерия Львовна не стала задавать лишних вопросов – кем для нее является Селетин, зачем ей нужны эти сведения…
– Все? – уточнила только в конце Алениного монолога.
– Да, все.
Калерия Львовна аккуратно сложила листок и спрятала его в нагрудном кармане блузки. Грудь у Калерии Львовны была выдающейся, конусообразной, и потому карман просто лежал на груди. «И откуда она такие лифчики берет? – невольно удивилась Алена. – Как в фильмах про шестидесятые годы…»