«Милая моя, родная Россия!»: Федор Шаляпин и русская провинция
Шрифт:
Он вырвал из книжечки бумажку и записал адрес.
— Ежели милость будет, черкните дня за два. Я всегда по берегу здесь. Мы ведь береговая полиция.
— А каких это вы жуликов третьего дня поймали здесь? — спросил Шаляпин.
— Шулера это. На пароходах обыгрывают. Главный-то из рук ушел. Прямо в землю провалился. Привели на пароход, он и пропал. А у него все деньги. А тех тоже выпустили. Знаем, а доказать нельзя…
Вернувшись в Ярославль, мы поехали на вокзал. До поезда оставалось полтора часа. На вокзале было пусто. Мы сели за большой
Шаляпин, попивая чай, пристально поглядывал на него. Тот, видимо, несколько смутился.
Вдруг Шаляпин спросил:
— Яшка, ты что же, не узнаешь меня?
Сосед, испуганно взглянув на Шаляпина, быстро ответил:
— Я не Яшка, и я вас не знаю.
— Смотри, — обратившись ко мне, сказал Шаляпин, — не узнает. А вместе со мной в остроге сидел, в Нижнем.
— Вы ошибаетесь. Я вас не понимаю. Какое вы имеете право оскорблять меня?
— Вот сукин сын, — не унимался Шаляпин. — Не узнает! И имя, наверное, переменил.
— Милостивый государь, я вас прошу оставить меня в покое. Я буду на вас жаловаться жандарму.
— Не будешь! От воинской повинности бегал, сам мне сознавался.
Сосед вскочил из-за стола, бросил монету и, схватив чемоданы и плед, быстро вышел из буфета. В окно мы видели, как он взял у станции извозчика и уехал.
— Что такое, Федя, — спросил я. — Ты его знаешь?
— Нет, — смеясь, ответил Шаляпин. — В глаза никогда не видел.
— Что же это такое?
Шаляпин смеялся.
Шаляпин лежал в купе против меня. Дверь купе отворилась. Вошел контролер с кондуктором. Шаляпин, закрыв глаза, похрапывал.
— Ваш билет, — спросил контролер.
Я дал ему билет и толкнул Шаляпина. Он не пошевелился. Я покачал его за плечо. Он сонными глазами, точно не вполне проснувшись, взглянул на контролера и стал искать билет по карманам.
Контролер нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
Шаляпин, глядя на него сонными глазами, спросил:
— А Киев скоро?
— Какой Киев? На Москву едете.
— Да неужели? — удивился Шаляпин.
Контролер ушел, обидевшись.
На следующей станции к нам в купе вошли: контролер, кондуктор и жандарм.
— Ваш билет, — потребовал кондуктор.
Шаляпин стал снова шарить по карманам.
— Вы куда едете? — спросил жандарм.
— А вам что?
— Пожалуйте на станцию.
— Чего бы я туда стал ходить? Мне и здесь хорошо…
Все ушли. Мы проехали еще несколько станций. У Троице-Сергия к нам в купе явились: контролер и с ним уже два жандарма и кондуктор.
—
Шаляпин небрежно вынул из жилетного кармана билет и дал.
— Позвольте ваш вид и ваше местожительство.
— У меня нет с собой паспорта, а местожительство в Москве. На Новинским бульваре свой дом.
— Пожалуйте на станцию, подписать протокол.
Шаляпин с важным видом поднялся с места и пошел к дверям. На станции он спросил жалобную книгу и написал в ней, что не понимает, почему напрасно пассажиров будят в купе таком-то, номер вагона такой-то и пугают толпой полиции и жандармов. Он просил господина министра, князя Хилкова, обратить внимание на это безобразие.
Мы опять сели в вагон и поехали. Перед Москвой в купе пришел обер-кондуктор. Он был испуган и огорченно и заискивающе сказал Шаляпину:
— Ведь это, конечно, беспокойство причиняют, но я-то тут, верьте слову, ни при чем…
Шаляпин милостиво кивнул головой и записал его фамилию и адрес.
— Знаю, знаю, любезный… Не беспокойся, ничего не будет…
В Крыму, в Гурзуфе, у моря, я построил себе дом в четырнадцать комнат. Дом был хороший. Когда вы просыпались, то видели розы с балкона и синее море. Впрочем, как ни прекрасен был Гурзуф, но я все же любил больше мой деревенский дом, среди высоких елей моей прекрасной родины.
Шаляпин приезжал ко мне в Крым. И не один. С ним были: Скиталец, Горький и еще кто-то. Я пригласил специального повара, так как Шаляпин сказал:
— Я хотел бы съесть шашлык настоящий и люля-кебаб.
Из окон моей столовой было видно, как громоздились пригорки Гурзуфа с одинокой виллой наверху. За завтраком Шаляпин серьезно сказал:
— Вот эту гору я покупаю и буду здесь жить.
И после завтрака пошел смотреть понравившиеся ему места. Его сопровождал грек Месалиди, который поставлял мне камень для постройки дома.
Вернувшись, Шаляпин прошел на террасу — она была очень просторна и выходила к самому морю; над ней был трельяж, покрытый виноградом. За Шаляпиным следовала целая толпа людей.
Когда я вышел на террасу, Шаляпин лежал в качалке. Кругом него стояли: Месалиди, какие-то татары и околоточный Романов с заспанным круглым лицом и охрипшим голосом; шло совещание.
С террасы были видны Одалары — две большие скалы, выступающие из моря, — «пустынные скалы». На скалах этих никто не жил. Только со свистом летали стрижи. Там не было ни воды, ни растительности.
— Решено. Эти скалы я покупаю, — сказал Шаляпин.
— На что они вам? — возразил околоточный Романов. — Ведь они налетные. Там воды нет.
Шаляпин досадливо поморщился. Я ушел, не желая мешать обсуждению серьезных дел.
С этого дня Шаляпин забыл и Горького, и друзей, каждый день ездил на лодке на эти скалы и только о них и говорил.
Приятель его, Скиталец, целые дни проводил в моей комнате. Сказал, что ему нравится мой стол — писать удобно. Он сидел и писал. Писал и пил.