Милая плутовка
Шрифт:
— Конечно, нельзя, — кивнул Конни.
— Она наверняка поднимет тревогу.
— Конечно, поднимет.
— Тебе совсем не обязательно соглашаться со мной.
— Конечно, не обязательно. Но я очень дорожу своими зубами.
Глава 38
Джорджина сидела в кресле рядом с иллюминатором, задумчиво глядя на покрытую рябью поверхность холодного Атлантического океана. Послышался звук открываемой двери, затем чьи-то шаги по каюте, однако она не повернулась, чтобы выяснить, кто нарушил
Джорджина не, обмолвилась с Джеймсом Мэлори даже парой слов с той памятной ночи (это было неделю назад), когда он притащил ее на борт своего судна почти таким же манером, как когда-то вынес ее из английской таверны. Однако даже не это было самым страшным. Увидев ее братьев на палубе своего корабля, он приказал сбросить их за борт. И к тому же имел наглость сказать им, что она решила плыть вместе с ним, как будто те не видели ее завязанного рта или того, что он держал ее под мышкой, словно саквояж с вещами.
Конечно, никто не счел нужным рассказать Джеймсу, что Дрю и Бойд делали на его судне. Очевидно, ни у кого не хватило мужества перебить взбесившегося капитана. В частности, кое-что мог сказать Конни, но, судя по всему, ему хотелось скорее покончить с этим делом.
Возможно, сейчас Джеймс уже понимал, что в тот вечер вел себя как неблагодарная скотина. Если же он так ничего и не понял, она никогда больше с ним не заговорит. Однако этому противному типу, похоже, на все наплевать.
— Все дуешься? — спрашивал он. — Отлично!
Если мужчина обременен женой, надо благодарить Бога и за подобные небольшие милости.
Это здорово обижало ее, поскольку она не сомневалась, что он искренне так считает. Ведь не сделал же он ни одной попытки вовлечь ее в разговор или хотя бы вызвать на скандал.
Оба жили в той же самой каюте. Она спала на подвесной койке, он — на своей громадной кровати, и оба всячески старались не замечать друг друга. Он в этом преуспел, а вот Джорджина, к своему огорчению, обнаружила, что, когда он был рядом, она это ощущала, и ее тело отзывалось на его присутствие.
Даже сейчас вопреки собственному нежеланию замечать его Джорджина поймала себя на том, что косит взглядом в его сторону. Джеймс сел за письменный стол и, похоже, чувствовал себя вполне непринужденно, словно находился в каюте один. Она же, наоборот, напряглась. Он не поворачивал головы в ее сторону. Ее могло и не быть сейчас здесь. Джорджина вообще не понимала, почему находилась в этой каюте, ведь для него было бы вполне логичным в ту ночь выбросить ее в залив вместе с братьями.
Она не спрашивала Джеймса, зачем он взял ее с собой. Для этого надо заговорить, а она скорее отрежет себе язык, чем нарушит обет молчания. И даже если это выглядело по-детски, ну и что? Разве это хуже, чем быть необузданным, хамоватым типом и заниматься пиратством, похищать людей и сбрасывать их в море?
— Знаешь, Джордж, когда ты так пристально смотришь на меня, это действует мне на нервы.
Джорджина
— Это уже становится утомительным, честное слово, — добавил Джеймс.
Джорджина ничего не ответила.
— То, что ты дуешься, — пояснил он.
Ответом ему было молчание.
— Конечно, что можно ожидать от девчонки, которая выросла среди варваров? Это взорвало ее.
— Если ты имеешь в виду моих братьев…
— Я имею в виду всю вашу проклятую страну.
— Не тебе говорить так, сам приехал из страны снобов.
— Лучше уж снобы, чем горячие головы с дурными манерами.
— С дурными манерами? — выкрикнула Джорджина, вскакивая со стула и давая волю давно сдерживаемой ярости. Она быстро пересекла каюту и остановилась перед письменным столом, за которым сидел Джеймс. — Да ты даже не считаешь нужным сказать «спасибо» за то, что тебе спасли жизнь! Джеймс поднялся на ноги, и Джорджина попятилась назад — не из страха, а в силу естественного, подсознательного опасения, что на нее наступят и опрокинут.
— А кого я должен благодарить? Тех тупых обывателей, которых ты называешь родственниками? Тех, кто бросил меня в подвал и жаждал моей смерти?
— Да ты своими собственными руками и дурным языком это спровоцировал! — заорала Джорджина. — Но даже независимо от того, заслуживаешь ты этого или нет, идея принадлежала Уоррену. Ни Бойд, ни Дрю здесь ни при чем! Они пошли против собственного брата, чтобы спасти тебя, отлично зная, что тот вытрясет из них душу, если узнает, что они сделали.
— Я не страдаю отсутствием ума, малышка. И мне не надо рассказывать о том, что они сделали. Как ты думаешь, почему я воздержался от того, чтобы сломать им шею?
— Ах, как мило! А я, глупенькая, удивлялась, что я здесь делаю! Я должна была понять, что это еще один удар моим братьям, поскольку ты не мог оставаться в этих краях и отомстить им более существенно. Не так ли? Ты захватил меня из мести, потому что знал, что братья будут с ума сходить, переживая за меня!
— Конечно! Она не заметила, как побагровели его лицо и шея, ибо вывод Джорджины удвоил его гнев, чем и объяснялся такой ответ Джеймса. И этот ответ сыграл роль похоронного звона для ее последней надежды, которая в глубине, ее души все-таки таилась.
Ею руководила обида и боль, когда она мстительно и с презрением выкрикнула:
— Ничего другого я и не могла ожидать от английского лорда и карибского пирата!
— Мне не хотелось бы напоминать тебе о том, маленькая ведьма, что это вовсе не эпитеты.
— Для меня это эпитеты! Господи, а я еще мечтала иметь от него ребенка!
— Дьявольщина! Я не касаюсь тебя уже больше двух недель!
Оттолкнувшись от него, она выкрикнула:
— А тебе и не надо этого делать, глупец несчастный!