Милая Венера
Шрифт:
Когда дело дошло до десерта, я почувствовала, что мы квиты: первый раунд за Биллом, второй раунд за Джейнис.
Третьего раунда я не предвидела. Мне надоело его дразнить, и я засмеялась. Правда, вино ужасное, сказала я, и почему мы не заказали к сыру приличного кларета? Билл вытаращил глаза, но потом повеселел. И заинтригованно прищурился на меня. Глаза у него довольно красивые, и когда он улыбается, в уголках появляются лукавые морщинки. Я глядела в них, пока он не посмотрел в сторону. В наступившем молчании я взяла его за руку и сказала: «Простите меня, но вы же были просто свиньей». Он кивнул и сжал мою руку. «Я знаю… и сожалею». Тут он засмеялся.
«Возможно,
Я не отступила. «И вы доверили себя ей… исключительно?»
«О да, — ответил он. — Конечно».
«И никогда не испытывали искушения?» — спросила я, поднося к губам салфетку, чтобы замаскировать мои пальцы, которые расстегивали верхние пуговки рубашки.
«Разумеется, испытывал. Много раз. Например, когда гляжу на вас. Да и кто не испытал бы?»
Я приняла мое выражение «так вот же я!» и замолчала. Сидевшие за соседними столиками внезапно понизили голоса — даже ниже моего выреза. И наступила придушенная тишина, означающая, что мужчины притворяются, будто не смотрят, а жены притворяются, будто не замечают. Официант-испанец налил вина с великой услужливостью.
Билл моргнул, словно мой сосок вонзился ему в глаз. И очистительно высморкался в платок.
«Но ведь это же и есть верность, не так ли? — сказал он негромко. — Не поддаваться искушению».
«Никогда-никогда?»
«Никогда».
Так бы его и ударила! За то, что лишил меня наследственного места, и был таким, каким Гарри не был никогда.
Вот так. Конец постельной игры. Конец пари.
И последний иронический штрих: когда мы вышли из ресторана, спина у меня так разболелась, что я едва выпрямилась. Билл был само сочувствие. «Бедняжечка! — сказал он. — Попросите Нину помочь вам. Спины — это ее специальность.
Ароматотерапия. Она прошла курс. Целительное прикосновение. Позвоните ей, когда вернетесь».
Может быть, и позвоню.
Так что сообщать тебе другие новости особого смысла нет. У Клайва новые неприятности в школе — из-за крикета. Я всегда считала, что это игра джентльменов. Но не когда играет Клайв.
Интересно, был ли Гарри таким в его возрасте, и просто перенес привычку к грязным приемам с крикета на женщин. Кстати, я получила от него письмо. Видимо, он пробудет в Лондоне довольно долго. И даже пригласил меня на новую постановку в Национальном театре. Я отказалась. Я бы хотела ее посмотреть, но только не с Гарри. О чем могли бы мы говорить?
Дом Арольда, видимо, продан. Но теперь это меня не интересует. Да и в любом случае, купил его, вероятно, управляющий банком на покое.
Ох! Спина совсем разболелась. Писать письма — не слишком удачное занятие в таких случаях. Извини за ворчливый тон. Твоя миниатюрная белокурая Венера чувствует себя скорее ведьмой из «Макбета».
Итак, назад к искусству и реальной жизни. Я почти забыла, что это такое.
С любовью.
Джейнис.
МАЙ
Парламент-Хилл
«Мэншенс» 27
Хайгейт-роуд
Лондон NW5
9 мая
Дорогой Пирс!
Квартира бесподобна. В прошлый понедельник я выбрался из норы Болтон-Грув с красными, как у кролика, глазами, бросил зубную щетку и другие ценности
Словно я вернулся в Дрезден.
Но почему я воображал, что писать книгу — это просто набросать статью, только в другом масштабе? И вот я, автор тысяч газетных статей, только Богу известно какого числа рецензий, телевизионных выступлений, выступлений перед камерой и так далее, — так способен ли я написать даже осмысленную первую фразу? Способен ли, черт дери? У меня милейшая редакторша, со слегка материнскими замашками, которая приглашает меня перекусить вместе. «Ну, конечно, вы на это способны, — говорит она. — Возьмите выходной, поезжайте в Чилтерн прогуляться; Уже цветут колокольчики, и вы убедитесь, что скоро ваши идеи организуются». Вчера я последовал ее совету. Лило как из ведра. Я потерял автомобильные ключи и расшиб лоб о притолоку, входя в «трактир под старину», чтобы перекусить.
Хозяин добавил к этому дню последнюю соломинку. «А я вас знаю! — заявил он. — Вы же… погодите секундочку, я лица запоминаю навсегда. Ага! Вы Дэвид Димблдон».
Я всегда полагал, что блок в сознании писателя возникает где-то на полпути, на странице 150, а не в самом начале. Я бесконечно созерцаю панораму за твоим окном и пересчитываю деревья. Я даже отправляюсь в ванну и открываю кран в рассуждении, что раз звук текущей воды может способствовать отправлению малой нужды, то он может помочь и пробуждению творческой мысли. Ну да ладно! Завтра. Завтра. Завтра все сдвинется с места. «Первый подземный рокот революции в Восточной Европе можно уловить и в безобиднейшем сообщении „Правды“, что Михаил Горбачев…» Неплохо, а? Беда, что я сочинил это минуту назад. А что, если я уже все это сочинил?
Может быть, я тайный Ле Карре.
Джейнис отказалась пойти в театр, и я пригласил старинную приятельницу, прежде очень привлекательную. Теперь она какая-то шишка в «Саутби», и у меня возникло ощущение, что ее исходная цена понизилась. Да, не спорю, типичное замечание сексуального шовиниста, но есть нечто неприятное в том, что женщина — эксперт в разных японских штучках-дрючках. Вечер был не из удачных.
Еще мне пришлось позвонить Джейнис о том, что я хотел бы заехать кое за какими подшивками и папками с документами, которые могут мне понадобиться. После твоих высказываний я чутко улавливал признаки таяния снегов. То, что я уловил по телефону, было не столько «холодной войной», сколько «холодным перемирием». Она только что вернулась из поездки на натуру, сказала она (все расходы оплачены!), чтобы сделать наброски для панно, которые пишет для парочки гнуснобогатых американцев, и, да, я могу заехать, но предпочтительно, когда стемнеет. Иначе говоря, Г. Блейкмор не смеет носа показывать в Речном Подворье при дневном свете. Что же, это уменьшает шансы столкнуться с Амандой.