Mille regrets

Borel Vincent

– Если когда-нибудь дело получит огласку, никто не пойдет в свидетели, тем более пленники.

– В каком-то смысле, вот вам и мелкая полюбовная сделка с маврами! – иронизируют евреи.

– И крупная сделка с двором, поскольку «снежок» будет перепродан в Испании по цене золота, – развивает тему Алькандр, эксперт по усладам придворных. – Хорошо известно, чем могут поступиться благородные дамы в обмен на апельсиновый шербет в знойный летний день!

– Ох-ох! – посмеивается брат Жан. – Я знавал одну, готовую продать свое целомудрие всего лишь за один мюид[27] ароматного «снежка».

– И она его тебе продала?

–

Ну да, тем более, что я ей скармливал ее шербет прямо с моего собственного кончика!

– Ах, чертов конкистадор! Вот кто знает толк в делах, – посмеивается Гаратафас.

– А как же, турок? Разве ты не знаешь, что прежде чем открыть Новую Испанию, он служил нотариусом на Кубе? Этот человек – все, что угодно, только не романтический мечтатель, – презрительно бросает Содимо.

– Что же до императора, так он обжора и не пренебрегает шербетами. Я слишком часто пел застольные песни на его обедах, чтобы не знать его вкусов, – вспоминает Гомбер.

– Но какую роль в этой контрабанде играет наша галера? – спрашивает Алькандр.

– «Виола Нептуна»? Так она же спасает честь каждого, пойми ты! Подружившись с Фигероа, Кортес и репутацию свою сохраняет, и набивает себе карманы. Мавр мне порассказал об этом еще кое-что. Нам же и предстоит, налегая на весла, переправить белое золото в Испанию. Оно будет висеть вдоль наших бортов на глубине в пять саженей, там, где вода всегда остается холодной. С завтрашнего дня мы берем курс на Майорку.

– В Пальму? – удивляется Самуил Вивес. – Я хорошо знаю остров. В этом порту трудно выгрузить бочки так, чтобы остаться незамеченными…

– Кто тебе говорит про порт Пальму, Вивес? Нет, мы идем к северной стороне острова, в Кала Сан Висенте – это маленькая бухта, в которой прячутся корсары…

– Ишь ты, вот кому не слишком докучают, поскольку у них связи при дворе и с власть имущими! – возмущается Вивес.

– Ага! это еще один случай сговора. Каждый получает свое, и все закрывают глаза! – шипит Родригес.

– И после этого еще кричат, что надо воевать с неверными! Могут ли мои братья быть детьми вашего дьявола, или он спит в одной постели с Карлом? – торжествует Гаратафас.

– Скажем так, утром Вельзевул завтракает с Сулейманом, а вечером Асмодей спит в Толедо, – смеются иудеи.

– Подумать только, что я попал сюда за провоз каких-то жалких библий в бочках с вяленой рыбой! – бормочет Лефевр.

Внезапно щелкает плеть Амедео.

– Эй, вы, там внизу, хватит болтать! Спать всем! Или хотя бы притворяйтесь спящими, мне плевать! Но чтобы тихо! Я все слышал! Вы же не захотите, чтобы я это повторил, не так ли, мои ягнятки?! – Засмеявшись, он продолжает: – А тебе, Гаратафас, спасибо за разведку! Вы – те, что из неверных, – самые лучшие шпионы в мире. Ты мог бы сделать на этом карьеру, когда выйдешь отсюда, если, конечно, ты когда-нибудь выйдешь…

Кое-как, с грехом пополам, каторжники пытаются забыться сном, чтобы дать отдых своим горестным мозгам, в которых вскипают золото, шербет и, в особенности, накопившаяся злоба. Тем временем, удобно устроившись на килимах и шелковых подушках, дон Альваро де Фигероа и т. д. с маркизом дель Валле д’Оахака приканчивают вторую бутыль вина, под охраной индейца, вполголоса тянущего заунывную песню.

– Ох, Эрнан, неужто тебе это не напоминает жуткие голоса мексиканских жрецов? Они затягивали

что-то подобное на восходе солнца, когда по ступеням храма поднимались вереницы людей, у которых должны были вырвать сердца, предназначенные в пищу ацтекским богам? Как ты полагаешь, твой Сипоала все еще думает об этом? Мне кажется, с твоей стороны слишком наивно доверять ему…

– Сипоала не простой человек, Альваро. Это один из трех сыновей Махискацина, касика[28] Тласкалы – моей надежнейшей опоры в Юкатане. Ты, что, забыл то время?

Надо сказать, что ни болтливый мавр, ни Гаратафас, как и вообще ни один человек из экипажа, за исключением священника – нечистоплотного, но уважающего тайну исповеди, – никто не знает о том, что Фигероа, прежде чем он, по праву своего происхождения, был произведен в должность капитана галеры, вместе с Кортесом участвовал в завоевании Теночтитлана – этой Венеции обеих Америк.

Они вместе бежали оттуда в ту noche triste[29], когда восставшие ацтеки изгнали их, и большая часть четырехсотенной армии алчных конкистадоров, изнемогая под тяжестью золота и драгоценных камней, утонула в лагунах, окружавших этот сказочный город. Вместе, прячась под кипарисами Попотлана, они смотрели, как мексиканцы сами поджигают свою столицу, лишь бы ни единого ее камня не оставить в кощунственных руках испанцев. Укрывшись в опустевшей пирамиде Уицилопочтли, они раскаивались, хотя и недолго, в своих ошибках и проклинали свою жадность. Вместе они оплакивали своих соратников, павших в битве, или хуже того, оказавшихся теми пленниками, которых приносили в жертву, вырезая им внутренности на алтарях кровожадного бога-ягуара. Но ни тому, ни другому не причинял большого огорчения вид изъеденных оспой лиц индианок, их наложниц на один вечер, которые как мухи падали на всем протяжении их жестокого пути.

И, наконец, после всего лишь сорока двух дней плавания, в мае 1528 года Кортес и Фигероа вместе сошли на берег в порту Палоса, словно принесенные на крыльях Провидения и Фортуны. Они сложили к ногам Карла Квинта тонну золота, три солнечных диска диаметром в две сажени, отлитых из того же металла, полторы тысячи драгоценных камней, сотню украшений из перьев, столько же кинжалов из обсидиана и множество зеркал из горного хрусталя. Помимо этого, в дар императору были привезены пеликаны, пумы и броненосцы, а также целая процессия индейцев – альбиносов и акробатов. Эти последние оказались верным средством поразить королевский двор, давно пресыщенный любыми диковинами, поскольку ему изначально принадлежали не только все известные земли, но и те, что еще предстояло открыть.

Дружбу, которая связала души этих крепких людей, не удалось разрушить ни войнам, ни лихорадкам, ни ураганам. Однако это оказалось по силам простой учтивости во время обязательного благодарственного паломничества к храму Богоматери Гваделупской. Пока Кортес забавлялся опасными играми, расточая любезности одновременно Марии де Мендоса, супруге могущественного королевского секретаря Франсиско де Лос Кобоса, ее сестре Франсиске де Мендоса и своей официальной нареченной Хуане де Суньига, менее искушенный в искусстве волокитства Фигероа угодил в сети Клары дель Кастилломальдонадо, чья поразительная красота и диковинное имя скрывали душу куртизанки.