Миллениалы. Как меняется российское общество
Шрифт:
Наблюдаемый перелом, по нашему мнению, следует охарактеризовать как вторую волну фундаментальных социальных изменений, которая в значительной мере является наследием постсоветских политических и экономических реформ 1980–1990-х годов, просто он произошел не сразу, не автоматически, потребовался определенный временной лаг, чтобы более молодые поколения, вошедшие в новую жизнь без старого багажа, повзрослели и, освоив новые цифровые и сетевые технологии, начали деятельно воспроизводить новые практики, делая социальные сдвиги необратимыми. Эта вторая волна изменений – менее шумная и не всегда четко различимая, но не менее важная по своим долгосрочным последствиям. Наша задача – увидеть и проанализировать эти изменения.
При этом советский простой человек, видимо, не исчез полностью (ничто не умирает окончательно), но этот архетип медленно, но верно
Глава 2
Поколения как социологическая категория
Мы начнем с социологического подхода к анализу поколений и на его основе предложим далее собственную классификацию поколений в современной России.
Как подходить к определению поколений
Анализ межпоколенческой динамики – лишь один из способов изучения социальных изменений, имеющий, как и все прочие способы, свои ограничения. Вряд ли многие станут отрицать, что анализ поколенческих сдвигов становится важным по крайней мере с того момента, когда общество выходит из традиционного состояния. В 2010-е годы неакадемические структуры в силу большей гибкости и реактивности на происходящие изменения уже всерьез заинтересовались проблемой миллениалов. С одной стороны, работодатели озабочены тем, как привлечь и удержать представителей нового молодого поколения и повысить их лояльность организации. С другой стороны, коммерческие структуры пытаются лучше понять молодых людей, чтобы побудить их активнее покупать все новые и новые товары и услуги. Наконец, с третьей стороны, политические организации (системные и внесистемные) пытаются понять, как вовлечь молодых взрослых в политическую и гражданскую активность или, наоборот, всячески предотвращать эту активность.
В результате проводятся разного рода маркетинговые исследования. Например, в 2016 г. Сбербанк совместно с Validata провел качественное исследование молодежи в возрасте от 5 до 25 лет, включая фокус-группы и интервью с родителями и с учителями-экспертами. Презентация исследования заканчивалась словами: «Они другие – мы должны это признать» [Сбербанк, 2017]. Компания Deloitte провела в 2016 г. опрос 8 тыс. представителей поколения Y в 30 странах мира, к сожалению, не дав возможностей для их сравнения с предшествующими поколениями [Делойт, 2017]. Компания Magram Market Research в 2017 г. попыталась сравнить представителей поколений Y и Z, ограничиваясь в основном их потребительскими предпочтениями. Компания «ГфК-Русь» в 2018 г. продолжила анализ жизненных ценностей молодежи 16–29 лет в сравнении с ценностями всего населения России, который она ведет с 1997 г. Появляется интересная публицистика, посвященная тому или иному поколению (см., например: [Шамис, Никонов, 2017а; 2017б]). Данный список, разумеется, далеко не полон.
В то же время в российских социальных науках поколенческие сдвиги пока остаются вне пристального внимания или отодвигаются на второй план. А систематический количественный анализ социальных межпоколенческих различий в современной России пока и вовсе отсутствует, дело ограничивалось в основном исследованиями в рамках качественной методологии (см., например: [Омельченко, 2011]). Реализовывались также многочисленные проекты по исследованию молодежи, понимаемой скорее как возрастная группа, и без сравнительного анализа с предшествующими поколениями [9] . При всей значимости подобных проектов продуктивнее, на наш взгляд, в качестве единицы анализа брать не возрастные когорты, а поколения, проходящие через сходный жизненный цикл, и сравнивать их между собой [10] .
9
В качестве хорошего примера всестороннего анализа повседневной жизни российской молодежи 18–30 лет см., например: [Ильин, 2007].
10
О
«Влияние поколенческого раздела осознается многими, как и то, что его роль резко возрастает в периоды глубоких изменений. Ирония состоит в том, что то, что мешает историкам осознать это явление на уровне моделей (т. е. “включить в теории”), – это их высокая историчность» [Шанин, 2005, с. 38].
Возраст является исходной, но не достаточной характеристикой поколения в социологическом смысле. Если мы хотим рассматривать поколения не как сугубо статистические, а как социальные группы, мы должны дополнить демографический подход историко-культурным, где под поколением понимается не просто возрастная когорта (например, люди, родившиеся в 1986–1990 или в 1991–1995 гг.), но в первую очередь группа людей, совместно переживших какие-то важные исторические события и в силу этого демонстрирующих общность восприятий и практик поведения [Семенова, 2003]. Когортный же анализ при этом сохраняет свое значение, но используется для более детального и дифференцированного анализа социальной динамики, подразумевая, что каждое поколение может включать несколько возрастных когорт [Ибрагимова, 2014; Науэн, 2006].
Социологический анализ проблемы поколений, как правило, начинается со ссылок на классический текст «Проблема поколений» К. Мангейма, который считал, что феномен поколений представляет собой один из основных генетических факторов динамики исторического развития. В исходной точке «поколение» как социальный феномен представляет собой «особый тип тождественности местонахождения», определяемый единством возраста. Но, по мнению Мангейма, поколение определяется не проживанием в одном хронологическом периоде как таковом, а проживанием одних и тех же событий, которые существенным образом влияют на жизнь человека.
«В детском, юношеском и пожилом возрасте люди испытывают одни и те же господствующие влияния, вызванные преобладающими условиями интеллектуальной, социальной и политической жизни. Они – современники, они составляют одно поколение и именно поэтому подвержены общим влияниям. Эта мысль, согласно которой, с точки зрения истории идей, быть современниками – значит подвергаться одинаковым влияниям, а не просто проживать в том же хронологическом периоде, переводит дискуссию из плоскости, в которой существует угроза ее вырождения в своего рода арифметический мистицизм, в плоскость представления о внутреннем времени, доступном для интуитивного понимания <…>. Одновременность приобретает социологическую значимость только тогда, когда подразумевает участие в одних и тех же исторических и социальных событиях» [Мангейм, 2000, с. 15].
Сопереживание этих событий приводит к тому, что Мангейм определяет как «усвоение формообразующих принципов интерпретации новых впечатлений и событий, отвечающих предустановленному группой шаблону» [Мангейм, 2000, с. 40]. Заметим попутно, что по сути это близко понятию «габитуса» П. Бурдье [1998].
С определенными упрощениями исходная теоретическая схема, построенная на подходе Мангейма, может быть представлена в следующем виде. Поколение, принадлежащее к одной возрастной группе, в один и тот же исторический период переживает аналогичные значимые события. Эти события формируют важную часть условий взросления и социализации данного поколения, отпечатываясь в его исторической памяти. В свою очередь, эти условия конституируют специфические способы восприятия и практики поведения, которые отличают данное поколение от предшественников и последователей.
Следует оговориться, что данная схема, при всей кажущейся простоте, порождает немало сложных вопросов. Во-первых, возникает вопрос о том, какие события следует считать значимыми. Как минимум такое событие должно быть общеизвестным, а кроме того, еще и восприниматься как значимое критической массой представителей данного поколения. Например, полет в космос Юрия Гагарина 12 апреля 1961 г. был общеизвестным и общезначимым событием. А демонстрация советских диссидентов на Красной площади с протестом против введения войск в Чехословакию 25 августа 1968 г., при всей исторической важности, к таким событиям относиться не может.