Миллиардер-2 Арктический гамбит
Шрифт:
Илюмжинов помолчал, отхлебнул кофе.
– Логически рассуждая, такое может быть, если Свиридов не хочет, чтобы Бунин – или кто-то, кто будет рядом с ним во время эксперимента – увидел, какой предмет у него самого. Но Бунину никто не мешал увидеть это и раньше, пока его ни в чем не подозревали. Значит…
– Значит, этот предмет появился у генерала уже после того, как у Бунина отобрали спрута!
Андрей почувствовал, как по спине у него пробежал холодок.
– Думаешь, это мог быть Морской Конек?
Илюмжинов
– Слишком мало информации. Что мы знаем о предметах? Что они дают своим хозяевам определенные сверхспособности, что к некоторым из них, таким, как спрут, надо более или менее долго привыкать, и что на станции «Земля-2» их, по крайней мере, три, а скорее всего, больше.
– Вот что значит – шахматист, – невесело усмехнулся Гумилев. – Все разложил по полочкам!
– Один предмет – у меня, – продолжал, не слушая его, Кирсан. – Это Единорог. Второй предмет был у Бунина, а теперь находится у Свиридова. Это Спрут. Третий, о котором мы можем судить только по характеру повреждений, нанесенных Алферовой и этой… Жанне – вероятнее всего, Морской Конек.
– Хочешь сказать, на станции есть и другие предметы?
– Во всяком случае, это очень вероятно. Меня, честно говоря, вообще напрягает это обилие предметов. Я за всю свою предыдущую жизнь видел только два – Лиса да Единорога, а тут просто какое-то хранилище. Вот сижу я и думаю: а кому понадобилось всю эту коллекцию предметов тащить с собой на Северный полюс? И главное – для чего?
Андрей допил свой сок, знаком показал стюарду – повторить. В горле пересохло, как если бы он пробежал десять километров по пересеченной местности.
– У меня нет на это ответа, Кирсан, – сказал он медленно. – Только предположения. И эти предположения мне совсем не нравятся…
– Поделишься?
– Мне все больше кажется, что мы только пешки в чьей-то чужой игре. Тебе, как шахматисту, эта аналогия должна быть близка.
Кирсан хмыкнул.
– Ну, ты-то наверняка не пешка, Андрей. По крайней мере – конь.
– Спасибо, утешил!
– Но, в целом, ты прав. Идет какая-то скрытая, закулисная игра. И все поступки, которые мы совершаем, только кажутся самостоятельными. На самом деле мы делаем то, чего от нас ожидают невидимые кукловоды.
Андрей вспомнил изломанное тело Алферовой, похожее на сорвавшуюся с нитей марионетку.
– Пора сделать ход, которого от нас не ожидают!
– Какой?
– Надо забрать спрута у Свиридова. Ясно, что по доброй воле он нам его не отдаст…
– Предлагаешь отнять предмет силой? Мне кажется, старикан еще вполне крепок, чтобы отбиться. Да и Папа мне говорил, что предметы, полученные с помощью насилия, не работают…
– Что? Твой папа тебе такое говорил?
– Причем здесь мой папа? Иоанн Павел Второй во время аудиенции в Ватикане… Помнишь, я тебе рассказывал?
– Да… слушай, но это же все меняет!
– Что меняет?
–
– Ну и для нас будет бесполезен, если мы захотим отнять его у генерала. К тому же Спрут – сложный предмет, к нему надо привыкать, а времени у нас нет…
– Вот тебе и сделали самостоятельный ход, – Андрей даже зубами скрипнул от злости. – Нет, в этой пьесе все роли расписаны до самого финала…
– Знаешь, – задумчиво сказал калмык, – мне почему-то кажется, что следующего хода осталось ждать совсем недолго. Не исключено, конечно, что один из нас этого уже не увидит… но если нам повезет, мы, может быть, поймем, чего добивается тот, кто превратил нас в шахматные фигурки…
2
Гумилева разбудил какой-то странный звук. Он открыл глаза и некоторое время лежал в темноте, прислушиваясь. Гудение двигателей стало громче, в нем словно бы появились надрывные нотки. Станция шла ровно, без рывков и торможений, но Андрея не покидало ощущение, будто во сне он почувствовал какое-то изменение ее плавного ритма.
Потом он увидел широко открытые, испуганные глаза Марго и понял, что она проснулась тоже.
– Что случилось? – одними губами спросила девушка.
Гумилев покачал головой.
– Не знаю. А почему ты не спишь?
– Как будто толкнуло что-то…
– Может, и толкнуло. Мне показалось, что станция начала разворачиваться. Да и двигатели гудят как-то непривычно, словно включили режим форсажа. Думаю, Свиридов все-таки взял управление на себя…
Он рывком сел на постели, спустил ноги на пол, нашарил в темноте тапочки.
– Куда ты? – в голосе Марго была паника.
– Не бойся, малыш. Я только схожу, проверю, все ли в порядке в рубке. Закрой за мной дверь и никому не открывай, договорились?
– Не уходи! Пожалуйста!
– Малыш! Что это за детские капризы! Тебе здесь совершенно ничего не грозит. Присмотри за Маруськой, а я скоро вернусь.
– Я боюсь не за себя, – тихо произнесла девушка. – Я боюсь, что что-то плохое случится с тобой…
До рубки Гумилев не дошел. У лестницы, ведущей на верхнюю палубу, его чуть не сбил с ног Поздняк.
– Что вы здесь делаете? – рявкнул подполковник.
– Вот что, подполковник, – сказал Андрей холодно, – если вы еще раз позволите себе этот хамский тон, вместо того, чтобы обратиться по имени-отчеству, то я приложу все усилия, чтобы по возвращении вас разжаловали сразу в младшие лейтенанты. Я понятно выражаюсь?
Поздняк посмотрел на него дикими глазами.
– Да вы… да вы что себе позволяете? Скажите спасибо, что не сидите под арестом, как ваш дружок Бунин!
Андрей схватил его за грудки и с силой припечатал к стене коридора.