Миллиардер под прикрытием
Шрифт:
Напряжение в груди, которое охватило его, когда она плакала, снова вернулось, когда он увидел страдание на ее лице. Как бы он ни относился к Чезаре де Сантису, этот ублюдок был отцом Оливии. И она любила его. И узнать, что он не тот мужчина, за которого она его принимала, было трудно для нее.
Возможно, она еще не готова взглянуть правде в глаза, но семена сомнения уже посеяны.
Если ты все сделаешь правильно, она даст тебе то, что ты хотел с самого начала.
Соблазнить ее. И она охотно протянет ему голову отца на блюдечке.
А теперь... Все вроде так и происходит, не так ли? У нее был доступ к интранету Чезаре, что означало, что он мог бы заставить ее посмотреть его расписание отсюда. Ему даже не придется покидать яхту. Ему не придется использовать ее в качестве приманки.
С другой стороны, Чезаре уже знал, что Вульф забрал его дочь. Это означало, что элемент неожиданности исчез. Де Сантис должен был вооружиться всеми средствами безопасности, какие только мог достать, чтобы сделать удар по нему невозможным. Использовать Оливию в качестве приманки было лучшим вариантом для Вульфа.
В таком случае, почему он не чувствовал торжество? Или, по крайней мере, облегчение? А он не чувствовал ни того, ни другого. Все, что он мог видеть, это страдание в ее голубых глазах, зная, что это открытие об отце причинило ей боль, и очень сильную боль.
И это ему не нравилось. Ни капельки.
Но было слишком поздно, чтобы сделать что-нибудь с этим сейчас. Она увидела электронные письма, сомнения поселились в ней, а что касается соблазнения... Он не планировал этого. Она приняла решение за него. Но он не жалел об этом, совсем не жалел, и теперь, когда она лежала полуголая в его постели, он не собирался ее отпускать.
По крайней мере, пока.
Он не мог помочь ей забыть всю ложь, которую наговорил, или предательство того, что сделал с ней отец. В конце концов, единственное, в чем он был хорош - это драться и взрывать разное дерьмо. Но была еще одна вещь, которую он мог делать, и делал очень хорошо.
Трахал. Он действительно хорошо трахался.
Он осторожно снял с нее платье, прихватив с собой лифчик, и она осталась лежать совершенно голая на белых простынях. Она молчала, пока он обнажал ее, ничего не говорила, когда он прижал ее спиной к подушкам, опустился на колени между ее раздвинутыми бедрами и наклонился вперед, положив руки на подушки рядом с ее головой, чтобы мог смотреть на нее сверху вниз.
– Я знаю, это трудно, - сказал он, предлагая то, что мог.
– Он твой отец, и это отстой. Ты отдала ему свою верность, работала на него, и он не должен был так с тобой обращаться.
Она повернула голову на подушке, избегая его взгляда.
– Я думала, он заботится обо мне, - ее голос был хриплым.
– Я думала, для него важно, что я не бросила его, что я не предала его, как все остальные. Но он не заботился обо мне. Я была просто еще одним инструментом для него.
Так же, как и ты используешь ее сейчас.
Вульф посмотрел на ее бледное лицо, видя боль, которую она даже не пыталась скрыть. И чувствовал боль сам. Он не знал, как это работает, но он чувствовал ее боль
У него было много дел, и он нуждался в ней, чтобы добраться до де Сантиса. Но что-то внутри подсказывало ему, что план приманки провалился. Что он не может использовать ее для этого. Последние десять лет он только этим и занимался, используя ее дружбу, чтобы сблизиться с де Сантисом. Используя ее так, как и отец использовал ее, как инструмент, как средство для достижения цели.
И он не мог сделать это снова. Это сделало бы его не лучше, чем де Сантиса. Он не собирался использовать ее и лгать ей больше тоже не собирался. Их дружба могла начаться с фальши с его стороны, но это не мешало ему любить ее, заботиться о ней. Конечно, это была слабость, о которой предупреждал отец, но уже было слишком поздно. Это случилось.
Он не хотел больше причинять ей боль, и поэтому не будет делать этого.
Это разрушит его и без того дерьмовые планы. Но он должен найти какой-то способ обойти все это.
Вульф наклонился, взял ее за подбородок и повернул к себе. Ее глаза были очень темными, когда они встретились с его, и боль в них заставила его хотеть зарычать.
– Что мне делать, Вульф?
– прошептала она.
– Что мне теперь делать? Когда он узнает, что я пошла с тобой добровольно, он никогда не простит меня. Он никогда не простит меня, если я не выйду замуж за Дэниела. Если он вообще позволит мне сказать хоть слово.
Он погладил ее по подбородку, мускусный, женственный аромат ее тела разрушал его сдержанность. Но он держался за свое настойчивое либидо, потому что это могло подождать. Сейчас она была важнее.
– Мы перейдем этот мост, когда дойдем до него, хорошо?
Но тревога в ее глазах не исчезла.
– Он не позволит мне вернуться домой, я знаю это. И тогда мне некуда будет идти, и никого нет..., - она замолчала, громко сглотнув.
– У тебя есть, - он посмотрел ей в глаза, желая, чтобы она поняла.
– У тебя есть я, Лив.
Она моргнула.
– Как? Ты солгал мне. Ты никогда не был моим другом, не до конца. Боже, ты даже не хочешь меня. Все это просто... Я не знаю. Секс из жалости.
Если бы она не выглядела такой обиженной, он бы рассмеялся. Секс из жалости? Иисус.
– Я не занимаюсь сексом из жалости, а что касается желания тебя..., - он сделал паузу, потому что это было важно, и он не хотел больше лгать.
– Ты права. Я не хотел тебя с самого начала. Папа сказал мне, что я должен соблазнить тебя, потому что тогда ты скорее расскажешь мне что-нибудь. Но я сказал ему нет, что ты слишком молода. А потом, к тому времени, когда я узнал тебя, я понял, что ты... намного больше значишь для меня, - он выдержал ее взгляд, позволяя ей увидеть правду в его глазах.
– Ты была слишком умна. Слишком умна для меня. Ты всегда знала, что сказать, и не только это, ты также умела и слушать Ты заставила меня почувствовать, что я не дурак, Лив, что я могу сделать больше, чем просто ломать вещи, бить их. Ты была слишком хороша для меня, и поэтому я никогда не видел в тебе ничего, кроме друга.