Миллиметр

Трумина Елена

– Понял. – Сын Елизаветы послушно осмотрел незнакомку с головы до ног. – Только я таким не нравлюсь.

– Почему же, Андрей, – возразила Кира. – Вы очень даже симпатичный.

Из коридора послышалось обозначающее присутствие «кхе-кхе».

– Приятно было познакомиться, – вежливо улыбнулась она. – Мне пора.

По пути к выходу Елизавета возбужденно шептала:

– Андрюша хороший, хороший мальчик. И добрый. Возьмите яблочко на дорожку. Заходите к нам! Это так, не обращайте внимания. У него только формируется вкус. Не ожидала, конечно, что вы курите.

Но это ничего. Это можно бросить. Заходите! – Последние слова она кричала, и они буквально скакали вслед за Кирой, которая уже бежала вниз по ступенькам. – Мы будем ждать!

Улыбнитесь, вас не снимает скрытая камера

В прошлом году в сквере недалеко от дома Киры появился памятник Родиону Раскольникову: черная фигура в длинном распахнутом пальто, в руке стальной топор, на который слетел живой голубь, как символ раскаяния. Подножие памятника представляло собой ступеньку, и на ней граждане пили пиво, размышляя попутно на тему «тварь я дрожащая или право имею», и стоит ли гармония мира слезинки замученного ребенка. Отягощенные раздумьями, они плевали себе под ноги и, поднимая глаза к небу, с тоской вздыхали. По небу плыли облака, унося их взоры далеко, за черту города.

Кира добежала до сквера за пятнадцать минут. Вот уже и изваяние блеснуло из-за листвы. Яркие солнечные пятна играли на орудии убийства старухи-процентщицы Алены Ивановны. Рядом с памятником, выставив одну ногу вперед, стоял невысокий худой человек лет пятидесяти, в черном плаще и фиолетовом берете, сдвинутом набок. На плече – потертая, когда-то недурная, кожаная сумка.

Незнакомец рассматривал скульптуру, не то чтобы с интересом, а скорее от скуки. Как только Кира встала рядом, он спросил, не поворачивая головы:

– Как вы думаете, это Раскольников до убийства, в момент убийства или после?

– До? – наугад предположила она.

– Определенно.

– Так это вы продаете душу?

Повернулись друг к другу.

Кира всмотрелась в незнакомца. Бесцветные глаза, окаймленные розоватыми веками с белесыми ресницами, превратили бы его бледное лицо в гипсовую маску, если бы не одна крошечная деталь – косоглазие. Правый глаз смотрел абсолютно ровно, но левый, напоминавший голубиный, был настороженно устремлен вбок. Выражение лица не изменилось, когда незнакомец заговорил. Голос, гортанный и трескучий, отличался необыкновенно широким интонационным диапазоном.

– Да, это я продаю! Знаете, вы единственная, кто позвонил. Душа сейчас не слишком востребована.

Кира согласилась:

– Да. Пожалуй. Сейчас больше думают о деньгах.

– Так деньги при вас? – осведомился продавец, и левый голубиный глаз колыхнулся.

Кира кивнула, наблюдая, как доберман волочит по земле огромную сухую ветку. Раздался свист, но доберман ветку не отпустил.

– Эвбулид, – представился незнакомец.

– Афродита.

– Ваш папа тоже любил древних греков? Ха-ха! На той стороне есть ресторан, я вас приглашаю. Не на улице же

нам заниматься нашим деликатным делом.

Громкое наименование «ресторан» Эвбулид присвоил неказистому этническому кафе под названием «У Розы». «В этом ресторане, – сообщил он, – пекут самый вкусный в городе пирог с селедкой». Однако сам заказал сто пятьдесят «Трофейного» и оливье. Кире пришлось уступить его уговорам и заказать хваленый пирог.

– О делах потом, потом, – прервал ее расспросы Эвбулид. – Сначала вы должны попробовать пирог!

Сказано было так, будто он сам его пек. А когда пирог принесли, Эвбулид внимательно наблюдал, как Кира ест. Не дождавшись восторгов, уголки его губ расстроенно поползли вниз:

– Вам не нравится пирог?!

– Я не очень люблю рыбу, – призналась Кира.

– Боже мой, какой я идиот! Как я не понял, что передо мной язычница?! – вскричал он.

Кира от неожиданности вздрогнула всем телом, и кусок рыбы шмякнулся ей на колени. К счастью, перед Эвбулидом поставили тарелку с оливье. Прикрыв глаза, он скороговоркой пробормотал молитву, мимолетным движением перекрестился, взял в руку вилку.

Кира присыпала селедочное пятно солью.

Кафе было не сказать чтобы уютным, но светлым и чистеньким. Негромко играла восточная музыка, официанты вполголоса переговаривались возле барной стойки. Над столиком работал кондиционер. Сидевшая в центре зала парочка увлеченно смотрела телевизор, висящий под потолком: на экране из еще не освободившейся от снега земли прорастали и распускались подснежники.

Эвбулид опустошил бокал с коньяком. Гипсовые щеки продавца души приобрели кукольный оттенок.

– Она у меня в сумке, – доверительно сообщил он, вытирая губы салфеткой.

– А говорят, душа в теле живет…

– О, – неожиданно засмеялся он, – вы думали, я свою хочу продать?

– А вы ее поймали сачком, когда она из покойника вылетала?

Эвбулид пришел в восторг. Смех его был так искренен и так заразителен, что невольно Кира тоже засмеялась.

«Черт! Это все-таки шутка. Сукин сын!»

– Ну да, зачем продавать свою, если есть чужая! – ответил он, и оба дружно расхохотались.

Парочка за соседним столом оглянулась.

– Какой сегодня хороший день, – отсмеявшись, сказал Эвбулид. – Не правда ли? И это осеннее небо такое прозрачное, такое глубокое, такое бывает только осенью. Немного жаль, что вы не любите рыбу.

– Так как же душа к вам попала?

– Очень просто. Я ее выиграл в карты у одного знаменитого художника. Ему больше нечего было поставить. А мне она зачем? Ни к чему.

– Выиграли? Понимаю, понимаю… ха-ха-ха…

– Рублей пятьсот, шестьсот у вас найдется?

Кира перестала смеяться. Достала кошелек и протянула пятьсот рублей, как протянула бы фокуснику то, что он попросил для номера.

Эвбулид с достоинством убрал деньги в карман и с подчеркнутой важностью поставил на стол сумку. Щелкнул замок, Кира, словно под гипнозом, следила за ловкими движениями рук продавца души и, когда он начал доставать из сумки свой товар, невольно откинулась назад.