Миллион миллионов, или За колёсиком
Шрифт:
Густая, вонючая, чёрно-бурая дрянь обильно стекает по пальцам, неровными кляксами шлёпается на асфальт. Мхов чувствует, что близок к помешательству. Он поднимает глаза и видит в окне четвёртого этажа землистое лицо. Бруно Брунович стоит, прижав ладони к груди. Он часто кивает головой, его губы шевелятся. Мхов разбирает: «Простите меня».
Шестой день, пятница
Проснувшись утром, Мхов неохотно завтракает, отдаёт последние распоряжения по поводу вечернего
Он в который раз прокручивает в голове происшедшее вчера на Комсомольском проспекте, силится понять, что же это всё-таки было и как к этому относиться. Информации у него ничтожно мало, но, если её внимательно проанализировать с учётом всего виденного и слышанного, можно составить общую картину, пусть даже на уровне догадок и предположений.
Мхов встаёт с дивана, садится к столу, включает компьютер. У него давно выработалась привычка в особо сложных случаях размышлять «письменно», облекая мысли в некое подобие литературной формы. Он ещё некоторое время думает, уставясь в белое поле вордовского редактора, потом придвигает к себе клавиатуру и быстро, почти без пауз, пишет:
«1. Не нужно быть знатоком физики, химии и прочих естественных дисциплин, чтобы догадаться, что виденное мной вчера не очень-то укладывается в привычные представления о поведении земных вещей и явлений. А это значит, что можно предположить за всем этим наличие действительно потусторонних воздействий.
2. Совершенно понятно, что именно паспорт господина Позарезского явился несомненным центром рассматриваемых событий. Из чего вытекает: паспорт, а, скорее всего, и сам господин Позарезский, имеют непосредственное отношение к чему-то потустороннему.
3. Из поведения хозяина квартиры явствует, что проникновение в это что-то представляет собой серьёзную опасность для того, кто на это решится.
4. Говоря об опасности, следует учитывать возможность её условной глобальности; в качестве причины того, что паспорт подвергся уничтожению вполне можно предположить желание Б.Б. предотвратить саму возможность дальнейших попыток так или иначе манипулировать опасным предметом. Ведь если бы я продолжил копать в данном направлении, то рано или поздно мог выйти на специалиста, который бы согласился попробовать раскрыть тайну Позарезского и К°. Что, вероятно, по мысли гэбэшного колдуна, способно было инициировать неконтролируемое проникновение в этот мир чего-то для него крайне неприятного извне.
5. Но если допустить, что последнее предположение верно, то придётся признать, что сейчас, скорее всего, происходит проникновение условно контролируемое, для мира не столь явно губительное, но для меня опасное».
Мхов внимательно читает написанное, заменяет слово «уничтожению» словом «нейтрализации», читает ещё раз. Потом, скривившись, выделяет набранный текст через опцию select all и «убивает» написанное акцентированным ударом по клавише delete.
«Бред какой-то, — думает Мхов. — Ну а если и не бред, то к кому со всем этим идти? К Супу, что ли? Вор чётко сказал, разобраться. Ну, приду, здрасти, разобрался.
Мхов кривится, как от зубной боли, представив, что ему скажет на это Суп и что последует вслед за этим. Больше всего ему сейчас хочется к Кларе, но никак не получится, вечер и ночь у него заняты.
Тут дверная ручка с видимой натугой опускается, медленно приоткрывается дверь, и Мхов, ещё не видя, кто там, знает, что это Даша; только ей в этом доме позволено входить к нему без стука.
Дочь останавливается рядом со столом, за которым сидит Мхов, складывает ладони на животе, глядит исподлобья, смешно вздыхает. По её виду Мхову становится понятно, что Дарья пришла с просьбой.
— Пап.
— Что, Даш?
— Мама сказала, что если ты разрешишь…
— М-м?
— Можно я буду смотреть фей… фее…
— Фейерверк?
— Ага.
Первая мысль Мхова, естественно, отказать — показ гостям чудес пиротехники начнётся слишком поздно, ребёнок в это время должен спать. Но потом ему приходит в голову, что грохот рвущихся зарядов всё равно разбудит дочь, да к тому же ещё и напугает. Поэтому он предлагает:
— Даш, давай знаешь, что сделаем?
— Что?
— Ты ляжешь спать, как положено. А перед самым началом я тебя разбужу, посмотрим это дело вместе. Идёт?
— Идёт, — дочь явно довольна. — Так я маме скажу?
— Иди, скажи.
— Спасибо.
Даша степенно выходит, оставляя Мхова наедине с телефоном, который в этот момент начинает трезвонить.
— Добрый день, Кирилл Олегович.
Это Срамной.
— Добрый.
Мхов ещё не решил, рассказывать ли генералу о вчерашнем визите, а если рассказывать, то что именно.
Но Срамной сам заговаривает об этом.
— Кирилл Олегович, вы вчера встречались с Паулиньшем?
Да, точно, Паулиньш его фамилия. Мхов неприятно удивлён; задавать лишние вопросы — раньше за Срамным такого не водилось.
Тот, видимо, осознавая неловкость ситуации, спешит объясниться.
— Извините, что спрашиваю, но тут такое дело…
— Что за дело? — сухо интересуется Мхов.
— Он умер, Кирилл Олегович.
Мхов несколько секунд молчит, переваривает известие.
— Когда?
— Сегодня ночью. Мне наши позвонили.
— От чего?
— Сказали, сердце. Был приступ, «скорая» не успела.
— Понятно, — у Мхова у самого начинает часто биться сердце. — Да, я был у него. Поговорили.
— Понял. Извините, Кирилл Олегович. Я просто, чтоб вы знали. На случай, если договорились о новой встрече.
— Да нет, Пётр Арсеньич. Не договаривались. Всё равно, спасибо. Всего хорошего.
Дав отбой, Мхов приказывает себе немедленно забыть о человеке по фамилии Паулиньш. Но как тут забудешь, если противно вспотели ладони и тошнота подступает к горлу? Мхов вскакивает с дивана, бросается к бару и наливает в стакан виски.