Миллион на три не делится (сборник)
Шрифт:
Пьер усадил их в крошечный «Пежо-206» и, не заезжая в Париж, повез в городок со сложным названием Анган-ле-Бен. «Как у вас говорят – дыра. Только три ресторана. Зато тихо и не криминально».
Городок оказался таким намытым, словно улицы только что натерли морским песком. А дом – старым, ухоженным, многокомнатным.
Дед Пьера, сухопарый Жак, ждал их у ворот. Таня едва взглянула на старика, как сразу почувствовала: чертовски богат, может быть, даже богаче, чем директор пароходства, где она служит. Впрочем,
– Пойдемте, я покажу вашу комнату…
Таня с удовольствием отметила, что французский дед – сутулый и хромает. А бабушка рядом с ним – как девочка, стройная и хрупкая.
Пьер и дед Жак оказались, на Танин взгляд, «совсем не иностранцами». Общаться с ними было проще, чем с иными парнями из Южнороссийска.
Оба прекрасно говорили по-русски, не по-западному много читали, были хорошо образованны и пытались рассказывать анекдоты про Чапаева и Анку-пулеметчицу. Обед пролетел даже, казалось, веселей, чем родные южнороссийские чаепития.
На закате Таня и Пьер вышли в сад, который бабушка сразу же по приезде нарекла «носовым платочком» – настолько он оказался крошечным.
Еще за обедом Таня рассказывала Пьеру о советских «шести сотках». И сейчас они отправились промерять участок шагами. Вышло, что бедняга Пьер живет вдвое хуже нашенского типового дачника: ютится на несчастных трех соточках.
– Скромное счастье респектабельного француза! – фыркнула Таня.
– Зато по утрам нам приносят молоко и багеты… ну, длинные батоны, – защищался Пьер.
– Нам тоже приносят, – вдохновенно фантазировала Таня. – Молоко, правда, пакетное, но хлеб зато вкусней вашего.
В конце концов, это почти правда. Какая разница, что продукты в дом доставляет не разносчик, а дед!
– Посидим в беседке? – предложил Пьер.
Тане не очень хотелось сидеть на жесткой беседочной лавке.
– Может, лучше на траве?
Пьер удивился:
– На траве? Мы же зазелю… зазюлюню… в общем, испачкаем одежду!
– Зато мягко. И романтично! – возразила Таня.
Пьер вздохнул и покорно уселся чистыми джинсами в густую траву. Они сидели рядом и наблюдали, как осторожно наползают сумерки, крадут день и солнце. Говорить не хотелось. Вдруг Пьер прошептал:
– Смотри!
На пороге дома показались Танина бабушка и дед Жак. Они тоже смотрели вверх, на побежденное солнце.
– Раньше дед никогда не выходил после обеда! – удивленно сказал Пьер. – Говорил, что становится сыро…
Таня только плечами пожала. Почему-то она не удивилась тому, что французский дед нарушил свои незыблемые традиции ради русской бабушки. Бабушка и сейчас хоть куда, сведет с ума хоть француза, хоть немца.
– Идут сюда! – сообщил Пьер. И горячо зашептал: – Слушай, давай останемся. Они нас все
– Подслушивать нехорошо, – осуждающе протянула Таня, хотя, впрочем, тоже не собиралась выходить из засады.
Пьеров дед осторожно придерживал Танину бабушку под локоток. «Ишь, рыцарь хренов… Куда только сутулость подевалась», – быстро подумала Таня.
Ей на мгновение стало остро жалко своего деда, оставшегося дома. Он сейчас один, стоит на балконе, смотрит на море, вдыхает запахи солярки и соли, ждет…
– Может, у наших ребят все сложится? – услышала Таня слова бабушки.
Пьер пунцово, заметно даже в сумерках, покраснел…
– Возможно, и у нас с тобой – также? – ответил французский дед. Его голос звучал взволнованно, он с трудом подбирал русские слова, хотя за обедом говорил почти свободно.
– Оставь это, Жак, – жестко сказала бабушка.
«Ой, они уже на «ты»!» – удивилась Таня. И обрадовалась бабулиной резкости. Обрадовалась за родного, новороссийского деда. Бабушка никогда его не бросит. Даже ради богатого подлизы Жака.
А Пьеров дед не отставал:
– Мы имеем право… Мы можем. Давай закончим жизнь так, как нравится. Пожалуйста, останься. Пожалуйста.
Пьер подался вперед – глаза выпучены, рот приоткрыт: настоящий лягушонок. Тане показалось, что сейчас он выскочит из их убежища, подбежит к деду и крикнет: «Ну, старина, ты даешь!»
– Жак, я не останусь, – твердо сказала бабушка. И мечтательно улыбнулась: – А помнишь, как мы с тобой ушли в горы?.. Каким свежим был воздух, как дрожали на ветру паутинки? И ты собирал одуванчики, а я плела из них венки…
«Горы? Одуванчики?» – Таня повертела головой, отгоняя наваждение.
– Они оба сошли с ума! У нас тут нет гор! – горячо прошептал Пьер.
Таня молчала. Она лихорадочно думала.
Когда? Когда ее бабушка могла встречаться с дедом Пьера? Во время войны? Исключено, ей тогда было лет десять. После? Но когда, где?
Так вот почему бабуля решила поехать вместе с Таней во Францию! Но постойте: она ведь не знала, что Пьер живет с дедом. Или – делала вид, что не знала?!
Пьер, кажется, начал догадываться. А Таня в ужасе подумала: «А вдруг мы с ним – родственники?»
Но она тут же вспомнила фотографию, сделанную на последней рыбалке. Таня с дедом стоят у руля катера с гордым именем «Альбатрос», и у обоих развеваются на ветру волосы, и они так похожи – глазами, овалами лиц, улыбками, что все называют ее «дедовой внучкой». Нет, никаких мексиканских страстей о потерянном дедуле-богаче, к счастью, не предвидится. Но почему все-таки бабушка ей ничего не сказала?!
…Сумерки стремительно наступали. Уже не разобрать лиц бабушки и деда, только смытые контуры и взволнованные слова.