Миллионщик
Шрифт:
Я догнал его уже в гардеробе.
— Аристарх Ильич, — сказал я тихо. — Позвольте представиться. Тарановский. Коммерсант из Сибири.
Он посмотрел на меня мутными, ничего не выражающими глазами.
— Что вам угодно?
— Я хотел бы поговорить с вами об одном имении, опекуном коего вы являетесь, — сказал я. — Имении господ Левицких.
Глава 15
Он секунду помедлил, потом, оглянувшись, произнес:
— Я вас не знаю, но раз мы встретились
Спустившись вниз, мы отправились в курительную. Шагая по дорогущему паркету, я лихорадочно соображал. Что я ему скажу? Как построить беседу?
Представиться посланником от тех самых французов-концессионеров? Глупо. Я не знаю ни их имен, ни деталей их договоренностей с Селищевым. Он задаст мне пару уточняющих вопросов, и я тут же провалюсь, выдав себя за самозванца.
Прийти от имени Мезенцева? Еще хуже. Мезенцев — простой помещик, они наверняка знакомы лично. Селищев сразу поймет, что я не тот, за кого себя выдаю.
Нет. Нужно было действовать тоньше. Не встраиваться в их схему, а ломать ее, создавая свою собственную. Я должен был предстать перед ним не мелким шантажистом, а представителем третьей, могущественной силы, о существовании которой он и не подозревал. Силы, чьи интересы он по своей глупости и жадности умудрился затронуть. Силы, которая могла его как вознести, так и раздавить.
И я придумал легенду. Легенду, основанную на реальных фактах, но поданную под нужным мне углом. Легенду, которую он не сможет проверить, но в которую будет вынужден поверить.
Мы прошли в курительную комнату. Здесь, после парадной суеты и звона бильярдной, тишина казалась оглушающей. Тяжелые портьеры из темно-зеленого бархата подавляли звуки, в огромном, отделанном мрамором камине, несмотря на летнюю жару, лениво тлели дубовые поленья. Воздух был пропитан густыми, почти осязаемыми ароматами турецкого и вирджинского табака, дорогих сигар и крепкого коньяка. В глубоких креслах, расставленных поодаль друг от друга, сидели солидные, важные господа. Они вели неспешные, тихие беседы.
Мы сели в дальнем углу. Я попросил у подбежавшего лакея коньяк и сигары.
— Итак, сударь, я вас слушаю, — сказал Селищев, с видимым удовольствием откидываясь на спинку кресла. Он явно чувствовал себя здесь, в этом храме власти и богатства, как рыба в воде.
— Я буду краток, Аристарх Ильич, — начал я, глядя ему прямо в глаза. — Речь, как я уже сказал, пойдет об имении господ Левицких, опекуном коего вы имеете честь являться.
Он лениво стряхнул пепел с сигары.
— Левицкие… Печальная история. Но я не уполномочен обсуждать дела моих подопечных с посторонними лицами.
— История может стать еще печальнее. Для вас, — сказал я ровно. — Вы создаете проблемы очень серьезным людям.
Селищев усмехнулся, и его одутловатое лицо сморщилось в гримасе, которая, по его мнению, должна была выражать превосходство.
— Проблемы? Полноте, сударь. Я не создаю проблем, я, напротив, их решаю, притом весьма
Он произнес это с такой наглой, неприкрытой уверенностью, что я понял: с этим стесняться нечего. Он играл свою сложную и опасную игру и, похоже, заигрался настолько, что вообразил себя вершителем судеб поместья Левицких.
Что ж, поддержим!
Я откинулся на спинку кресла и не спеша закурил сигару.
— Видите ли, Аристарх Ильич, эта железная дорога нужна не только господам французам-концессионерам. Она нужна и нам. Я представляю интересы крупнейшего торгового дома Верещагиных и не только их. Моя патронесса Аглая Степановна Верещагина, намерена использовать эту дорогу для перевозки своих товаров из Нижнего Новгорода в Москву, а дальше протянуть железную дорогу до самой Сибири. И пока вопрос не решен там, строительство встало. Она и остальные очень недовольны тем, что из-за вашей нерасторопности и мелочных интриг с каким-то провинциальным помещиком строительство непомерно затягивается!
Селищев слушал, и его лицо становилось все мрачнее. Он, видимо, никогда не думал о таких масштабах. Его мир ограничивался карточным столом и мелкими гешефтами с Мезенцевым. А тут — Кяхта, Китай, Верещагина, какие-то мифические грузоотправители.
— Так скажите мне, Аристарх Ильич, — продолжал я, глядя на него в упор. — Долго еще вы намерены препятствовать строительству моста через Клязьму? Долго еще мы будем ждать, пока вы решите свои мелкие проблемы и уступите наконец этот несчастный клочок земли? Или, может, нам стоит найти другие, более быстрые способы решения этого вопроса без вашего участия?
При последних моих словах он заметно оживился.
— О нет, сударь, о нет. Без моего участия тут ничего не выйдет! Я, господин Тарановский, — он сделал паузу, выпуская кольцо дыма, — являюсь, так сказать, непременным участником всей комбинации. Посредником. Я и только я нахожу решение, которое устраивает все заинтересованные стороны!
— И каково же это решение? — спросил я, чувствуя, как внутри закипает холодная ярость.
— О, оно предельно просто. — Он улыбнулся своей неприятной, скользкой улыбкой. — Все в этом мире — вопрос денег. И судьба имения Левицких — тоже. Мои условия известны уже всем участникам: и французам, и Мезенцеву. И для вас, сударь, кем бы вы ни были на самом деле, они не изменятся.
— Что за условия?
— О, да сущая безделица, если принять в соображение, сколь многое поставлено на карту! Сто тысяч рублей серебром. Лично мне. И я тут же проиграю это дело в суде либо заключу соглашение с той стороной, которая окажется более щедрой и расторопной.
Услышав это, я не мог удержаться от улыбки: паззл начинал складываться. Но каков этот Селищев! Я ожидал торга, уловок, но такой откровенной, циничной наглости — нет.
— Сто тысяч? Да у вас, сударь, царские замашки!