Миллионы Стрэттон-парка
Шрифт:
Пронзительный голос Марджори изрекал:
– Вы все прекрасно вытащили, ну что же, теперь тащите все назад. Здесь ничего не останется.
Бедная миссис Гарднер, заламывая руки, говорила:
– Но, миссис Биншем, я только хотела, чтоб они освободили гараж…
– Такая грязь просто невыносима. Делайте, что вам сказано, мальчики. Несите все назад.
С отчаянием осматриваясь по сторонам, Кристофер обрадовался моему с Дартом приезду так, словно его спасли в последнюю минуту от самого страшного фильма ужасов.
– Папа! – Он обрадовался нашему появлению. –
– Вижу. Молодцы.
Марджори повернулась на каблуке и обрушила свое недовольство на нас с Дартом, при этом осознание того, что я родной отец этой рабочей силы, на какое-то время лишило ее дара речи.
– Мистер Моррис, – поспешила воспользоваться передышкой жена Роджера Гарднера, – ваши дети просто замечательные. Поверьте мне.
«Смелая женщина, – подумал я, – если учесть, насколько уязвим ее муж перед капризами стрэттоновского семейства». Я от всего сердца поблагодарил ее за то, что она занимала ребят, пока я сидел на собрании акционеров.
Марджори не сводила с меня сверлящего взгляда, но говорила, обращаясь к Дарту, и воздух звенел от ее возмущения.
– Ты что здесь делаешь с мистером Моррисом?
Дарт испуганно залепетал:
– Ему хотелось посмотреть Стрэттон-Хейз.
– Да, в самом деле? Стрэттон-Хейз его не касается. А вот что касается Стрэттон– Парка, то это твой ипподром, так я по крайней мере думала. Твой и твоего отца. А что вы оба сделали, чтобы присматривать за ним? Это мне пришлось объехать его, чтобы проверить, все ли в порядке. Полковник Гарднер и я, а не ты с твоим отцом, произвели полную инспекцию всего ипподрома.
И мне, и, вне всякого сомнения, Марджори трудно было понять, что Дарту никогда не приходило в голову, что он отвечает за состояние ипподрома. Это никогда не было его епархией. Он два-три раза открыл и закрыл рот, но так и не промолвил ни слова возражения или оправдания.
На джипе подъехал вконец измотанный полковник и, выпрыгнув из него, тут же заверил Марджори, что ее указания о том, чтобы зрители держались подальше от препятствий и больше не попадали под копыта лошадей, выполнено.
– Разве это мое дело? – пожаловалась Марджори Дарту. – Все, что нужно, это несколько столбов, кусок каната и внятное разъяснение держаться в стороне от препятствий. Об этом должны были подумать вы. Слишком много ненужных разговоров пошло о нашем ипподроме. Мы не можем больше позволить себе таких происшествий, как в субботу.
Никто и слова не сказал, что причиной печального происшествия были кони, а не люди, не зрители.
– Вот еще что, – продолжала Марджори. – Вы с отцом должны избавиться от этих, которые там, у ворот. Если вы этого не сделаете, они соберут вокруг себя всех экстремистов со всей округи, и никто не захочет приехать сюда, на ипподром, они кому хочешь настроение испортят. Это прикончит ипподром едва ли не быстрее, чем бредовые планы твоего дяди Кита или отца. Не говоря уже о Ребекке! Ты, наверное, заметил, там, у ворот, в этой кучке людей есть женщина, как две капли воды похожая на Ребекку. Сейчас это только кучка людей. Вы дождетесь,
– Хорошо, тетя Марджори, – промямлил Дарт. Задание было ему не по силам, как оно было бы не по силам и любому другому.
– В их планы не входит добиться своих требований, – пояснила Марджори. – Им нужно демонстрировать. Пойдите и скажите, чтобы они лучше ратовали за улучшение условий для помощников конюха. О лошадях-то заботятся, а вот до помощников конюха никому дела нет.
Никто не вздумал возразить, что помощники конюха, как правило, не погибают.
– Вы, мистер Моррис, – она сверкнула глазами в мою сторону. – Мне нужно поговорить с вами. – Она показала на свой автомобиль. – Там.
– Ладно.
– А вы, дети, немедленно уберите это безобразие. Полковник, просто не знаю, о чем вы думаете. Это же какая-то свалка.
Она энергично зашагала к машине, не подумав и оглянуться, чтобы убедиться, иду ли я за ней, что я и сделал.
– Марк, – сказала она шоферу, сидевшему за рулем. – Прошу вас, погуляйте.
Он дотронулся до козырька своей шоферской фуражки и повиновался, как будто это было для него привычным делом, а его хозяйка остановилась у одной из задних дверей, поджидая, пока я открою ее.
– Хорошо, – сказала она, усаживаясь на просторном сиденье. – Залезайте сюда и садитесь рядом со мной.
Я сел на указанное мне место и закрыл дверь.
– Стрэттон-Хейз, – проговорила она, сразу беря быка за рога, – это то место, где ваша мать жила с Китом.
– Да, – произнес я, несколько ошеломленный неожиданным поворотом разговора.
– Вы попросили показать его?
– Дарт любезно предложил мне, и я согласился.
Она помолчала, разглядывая меня.
– После того, как Мадлен ушла, я так больше и не видела ее, – проговорила она наконец. – Я не одобряла того, что она уходит. Она говорила вам об этом?
– Да, говорила, но прошло столько лет, что она не держала зла против вас. Она говорила, что вы настроили брата закрыть перед ней двери, но все равно она очень любила вашего брата.
– Как же давно это было, – сказала она. – И сколько же прошло времени, прежде чем я разобралась, что за человек Кит. Его вторая жена покончила с собой, вы это знаете? Когда я сказала брату, что Киту не везет, он сказал, что дело не в невезении, а в характере Кита. Он сказал мне, что ваша мать не могла любить или нянчить младенца Ханну из-за того, как она была зачата. Ваша мать объяснила брату, что ее тошнит при виде этого ребенка.
– Этого она мне не говорила.
Марджори сказала:
– Я официально извиняюсь перед вами за то, как я вела себя по отношению к вашей матери.
Я задумался на миг, чтобы сообразить, как бы повела себя моя родительница.
– Принимаю, – сказал я, когда решил, чего бы хотела моя мать.
Я подумал, что на этом наш разговор закончится, но по всему было видно, что это не так.
– Третья жена Кита ушла от него и развелась с ним из-за невозможности совместной жизни. Теперь у него четвертая жена, Имоджин, половину времени она пьет.