Милорд
Шрифт:
Если бы он тогда мог проскользить по темноте, заглянуть ей в глаза.
Темнота коридора и шаткой лестницы упиралась в дешевую дверь отцовской комнаты — монстр был совсем рядом.
Если позволить темноте нести себя дальше — над полем и путаными тропинками, прямо к дому с зелеными дверями, где живут родители девочки Риши — можно увидеть несчастного человека, который кажется монстром и монстра, который хочет казаться несчастным человеком.
А если не остановиться, пролететь над крышами, над спящими окнами, пролиться по остывающим рельсам прямо к городу, а там, прилипая
«Ничего не будет», — какая циничная и грязная ложь, его первые слова.
— Мартин? — голос Ники ворвался в сознание внезапно, как ветер в раскрытое окно. — Эй, ты кажется только что сказал правду.
Он с запоздалым ужасом понял, что все это время не переставал говорить. А еще что в голосе Ники звучала только улыбка.
Она все это время знала, что он ей лжет.
Слово «спасибо» трепыхнулось, ударилось о небо и растаяло, словно пристыженное своей неуместностью. Но Мартин был уверен, что Ника услышала и его.
…
Сон словно набросил на голову непроницаемый бархатный мешок. При попытках освободиться он лишь сильнее прилипал к глазам и затягивал завязки на горле. Виктору не хотелось его сбрасывать. Он слишком устал. Реальность была слишком больной и жестокой — там он снова станет убийцей, монстром, раз за разом срывающимся в кровавое безумие и растирающим кровь по кафелю.
Воспоминания вырвались из груди хриплым стоном. Ужас многоножкой с тысячей цепких лапок взобрался по пищеводу и обвил голову венком.
Он убил ее?
Он действительно убил ее?
Все эти чувства и мысли протянулись в несколько бесконечно долгих, беспощадных секунд. А потом Виктор понял, что его разбудило, и сон слетел, как отдернутая занавеска, а многоножка вонзила глубоко в череп сразу все лапки и не забыла хлестнуть по лицу ядовитым хвостом.
На стиральной машине надрывался телефон. Виктор схватил его, успев увидеть, что часы показывают четыре утра.
— … пропала! Возьми, сука, трубку, Оксана пропала! — надрывался динамик голосом Леры. — Вик, она пропала, возвращайся, пожалуйста, скорее возвращайся…
Цепь была на месте. Ника была жива. А где-то там, в сером холодном городе исчезла его сестра.
Действие 15
Правда или ложь?
Из открытой двери в беседку сочился сигаретный дым. Мартин, сидя спиной к
— Ну и что будешь делать, солнышко? — спросила Мари, не заходя в комнату.
— Приедем, разберемся с его друзьями, и я дам Нике пистолет.
— Ах, какой злой! — раздался короткий смешок. — Почему это, интересно знать? Устал от счастья воспитания трудного подростка?
— Он давно не подросток. Ты же видишь, что происходит. И все равно задаешь глупые вопросы. Не можешь без монологов со сцены, зрители иначе не понимают твой замысел?
— Разве что-то изменилось? — с наигранным удивлением спросила Мари.
Она появилась на пороге — на фоне темноты в багровых вспышках было видно только ее лицо и небрежные белые штрихи волос. Мартин равнодушно оглядел ее, а потом снова закрыл глаза. В другое время стоящая на четвереньках женщина в черном, с наклоненной к плечу головой, показалась бы ему жуткой, но сейчас самым сильным было желание еще раз кинуть в нее ботинком.
— Ты знаешь, что. Я умираю, ты сама сказала.
Лицо обожгло чужое частое дыхание — сигаретный дым, духи и пудра. Он открыл глаза и встретился с блестящим зеленым взглядом Мари. Она стояла на коленях прямо перед ним и смотрела жадно, будто чего-то ждала.
— Ну? — нетерпеливо спросила она.
И Мартин понял, что от него требуется.
— Да и черт с тобой, — пожал плечами он. — Ты была права. Я умираю, он сходит с ума. Когда-нибудь я действительно упаду, свесив в проем руку, и больше никого не спасу. Не знаю, сколько мне отмерено, но точно меньше, чем ему.
Мари отползла в угол и подняла руки.
— Не хочу, чтобы ты умирал, котеночек. Мне нужно, чтобы ты жил.
— Прекрасно, Мари, просто прекрасно. Теперь у меня целых две женщины, которые не дают мне сдохнуть.
— Мне нужно, чтобы ты жил, — упрямо повторила Мари, сощурив глаза.
И исчезла.
…
Виктор стоял на коленях перед ванной, закрыв глаза. Он был совершенно расслаблен — тело, измученное вчерашним кошмаром, наполняла липкая тяжесть. Но он и не собирался рваться и бороться.
Присутствие Мартина ощущалось каким-то далеким и совсем неважным. Все, что он чувствовал — как багровая нить, воспаленная и пульсирующая, тянется из его груди, через километры лесов, полей и морских волн, чтобы бессмысленно биться о глухую закрытую дверь его дома. Его настоящего дома, где жила сестра, которую он не должен был бросать. Которую он предал ради Мартина в детстве, и которую так глупо подвел теперь.
Когда он пытался думать о Нике, к слабости примешивалась тошнота.
Когда он запер Мартина, ему пришлось искать баланс между Собой-Прошлым и Собой-Настоящим. Виктор не помнил, что значит «жить одному». Он не был один с того самого дня, когда Мартин впервые подал голос.
Но тогда он хотел полностью отдаться новой ипостаси — той, что носила красный платок. И каждый раз, когда Лера знакомила его с очередной девушкой, каждый раз с Дарой, которая вовсе не хотела участвовать в его играх, каждый проклятый день неправильной, единолично-алой жизни, он не мог насытиться. Засыпая, он чувствовал вяжущий голод, и просыпаясь искал, чем его утолить.