Милость Господня

Столяров Андрей Михайлович

Марика, однако, перехватывает его запястья.

– Подожди. Не надо. Ты что, в паутину влез?.. Ну – подожди… минуточку… закрой глаза…

Кончиками пальцев, почти неощутимо она ощупывает его – поглаживает лоб, веки, нос, горячие скулы. Касания прохладные, из пальцев будто перетекает в кожу мягкое электричество, Марика тем же сдавленным шепотом ворожит, Иван не слушает: слова точно так же впитываются – неощутимо, беззвучно. Злое жжение на лице угасает. Теперь уже он осторожно берет ее за запястья и отводит в стороны колдовские ладони.

Это ведь заклинание.

Грех.

Марика усмехается:

– Не бойся, я не ведьма еще, я пока ведунья, знахарка, ворожея.

От нее исходит яркий телесный жар. А обнажена она потому, что так, натершись кашицей листьев, легче маскироваться. Он хочет спросить, как

она жила все эти долгие годы, вспоминала ли Приют, его, Ивана, их неудачный побег в сказочное Белое Царство? Но не успеть – из вспугнутой темноты, из растревоженного лиственного шороха тропки к ним приближаются шаги и отчетливые голоса:

– Стой!.. Вон там посмотри!..

Марика прижимается к Ивану всем телом, шелестит в ухо, почти неслышно:

– Прочесывают лес, – отстраняется. – Ты с кем? Со мной или с ними?

– Нет, я с тобой, – пытаясь снова ее обнять, шелестит Иван.

Марика отодвигается:

– Тогда – иди!..

Голоса уже совсем близко.

Выхода нет, Иван, стараясь производить как можно больше шума, кряхтит, выдирается из кустов. На тропинке – двое духовников, настороженных, выставивших мечи. Впрочем, тут же их опускают:

– А… послушник… Берег проверил? Что там?

– Там никого.

Иван боится, что его выдаст ломающийся, смятенный голос, но духовники, вероятно, считают это нормальным: перед ними растерянный желторотик, не знающий что делать юнец.

– Как тебя?

– Иван…

В кусты, откуда он вылез, они не вглядываются.

– Ладно, Иван, пойдешь с нами… Давай – вон с той стороны…

Второй добавляет:

– Если заметишь что подозрительное, вперед не лезь. Мы – сами…

– Главное – не робей!

Они уверенно и неторопливо шагают вперед. Идут не по тропке, а по бокам от нее, сминая ботинками нежный мох. За ними остаются отчетливые следы.

Иван оглядывается – солнце уже совсем взошло. Верхушки сосен, подрумяненные, топорщатся свеженькими иголками. А дальше – из леса трухлявым грибом поднимается серый дым, и привлеченные его косматым уродством галдят и кружатся в радостной суматохе стаи ворон.

Несколько дней после этого Иван сам не свой. Днем еще ничего, как-то оно размывается, но ночью, стоит закрыть глаза, и тут же всплывает обнаженная Марика: груди торчат, губы, словно в призыве, полуоткрыты, ладони, источающие прохладу, у него на щеках… Не уснуть, он ворочается с боку на бок, утром встает, будто набитый сырыми опилками, с трудом, через вязкую пелену, слышит, как отец Доминик, рассказывает о жертвенной и непримиримой борьбе Афанасия, архиепископа Александрийского, против ересиарха Ария. Какой коварный подкоп пытались осуществить ариане: дескать, Христос не единосущен Богу и даже не единоподобен, он вообще не Бог, а лишь творение Божье, ограниченное во времени, и потому никакой Святой Троицы не существует… Внешне вроде бы все логично: если Христос есть Сын Божий и сотворен, так сказано и в Евангелиях, значит, иерархически он стоит ниже Отца. А если к тому же не исходит от него Дух Святой, значит, не обладает Божественной полнотой. Только дьявольский ум мог создать такую изощренную аргументацию… И ведь, казалось бы, уже победило еретическое учение, стало государственной религией всей империи, Антихрист мог бы торжествовать, но возвысил свой голос Афанасий Великий и провозгласил непоколебимый догмат о Триединстве. Ничто его не остановило: был сослан, потом изгнан из Александрии, был осужден сначала Трирским собором, затем Миланским собором, бежал под угрозой жизни в Верхний Египет, противостоял четырем императорам, остался фактически в одиночестве – единственным епископом неарианского толка во всей Восточной Римской империи, заслужил прозвище Athanasius contra mundum (Афанасий против всего мира), и ведь вопреки всему победил: на Первом Вселенском соборе злокозненное арианство было осуждено как ересь.

– Се житие, кое должно запечатлеться в ваших сердцах: Бог, случается, тяжко испытывает детей своих, но никогда не оставляет их.

И вот все это – мимо ушей. Хуже того, когда отец Доминик, ткнув острым пальцем в Ивана, вопрошает, почему в православном учении не возникла такия, то есть благоразумное сокрытие веры, которое существует в исламе, тот не может ответить ничего вразумительного. То есть суть он, конечно, себе представляет: нельзя даже формально, пусть под

угрозой жизни отступать от истинной веры, Сын Божий принял страдания на кресте, но не отрекся, дав этим пример нам всем, однако каноническую формулировку никак не вспомнить: вязкая пелена. Впервые за пять лет обучения в Монастыре он получает оценку «неудовлетворительно». Отец Доминик укоризненно смотрит на него поверх очков, съехавших с переносицы: а еще считаешься лучшим учеником.

Впрочем, Иван не один такой. Вся группа после костра, где сгорела ведьма, какая-то взбудораженная. Перешептываются между собой, что настоятель, отец Амвросий, был категорически против зачистки. Тем более чтобы в ней участвовали послушники и монахи. Но ведь заставили, пригнули к земле, силу продемонстрировали, власть все больше подчиняет себе Великие Монастыри.

Немыть, староста группы, подобные разговоры, разумеется, пресекает, сразу же поворачивает, как локаторы, оттопыренные чуткие уши. Предупреждает, что будет брать на заметку. Чуть стихает, на время, но потом вновь кипят пузырьки. Доходит до того, что Пятак, который и так-то лезет в каждую щель, удержаться не может, чтобы не вставить свои пять копеек, прямо в лоб на уроке интересуется, как быть с тем, что Константин Великий, император благочестивый, сделавший христианство официальной религией Византии и теперь признается святым в лике равноапостольном, принял перед смертью крещение от арианских епископов, в частности от Евсевия Никомедийского? Евсевиане – это ведь сторонники Ария?

Класс так и замер.

Слышно было, как жужжат мухи между оконных рам.

Хорошо, что отца Доминика такими вопросами не прошибешь. Отец Доминик печально вздыхает, как будто устал от глупых подростковых подначек, и спокойно, с приветливой улыбкой ответствует, что это просто легенда, сочиненная теми же арианами. Это исторический фальсификат, такой же, как известный вам «Константинов дар», якобы вручающий Папе власть над всей Римской империей. Он был состряпан папской курией где-то в середине VIII века, что доказал еще Лоренцо Валла в своем трактате «О даре Константина». Вокруг церковной истории, к сожалению, много дурных легенд. И тебе, отрок, не след их повторять.

Отец Доминик вообще очень спокойно отвечает на любые вопросы. Что есть, Бог, например? – это тот же Пятак ляпнул с дуба на одном из первых занятий. Пожалуйста. Бог, отроки любопытствующие, в принципе неопределим, поскольку любое определение неизбежно очерчивает границы: досюда – то, отсюда – уже другое, а Бог безграничен – это одно из его неотъемлемых качеств. Более того, ограничено сознание человека: чтобы уяснить всю сущность Бога, надо стать равным Ему. А еще и язык наш ограничен словами, а если мы выйдем за их пределы, то нам нечем будет определять. Поймите, отроки, простую вещь: Бог не есть высшее существо в иерархии других существ. Любая позитивная параметризация его искажает. Мы ведь, вдумайтесь, даже не можем сказать, что Бог действительно существует: наше представление о существовании заключается в том, что оно есть бытие во времени. Но Бог не пребывает во времени, Бог пребывает в вечности, а время, если вы помните, есть удел дьявола. Не случайно Маймонид, он же Рамбам, он же Моисей Египетский, это в православном произношении, утверждал, что Ему, то есть Богу, нет в мире никакого подобия. И неслучайно, когда Бог явился уже ветхозаветному Моисею на вершине горы Синай, то скрыт Он был густым облаком. Потому что Он – не для человеческих глаз. Никакая аналогия здесь невозможна. «Великое Ничто» – так обозначил статус Творца еще Дионисий Ареопагит…

Вот это был ответ так ответ. Пятак рот разинул. Великое Ничто – это же надо!

Правда, позже, уже перед сном, тот же Пятак тарахтит, что согласно православному вероучению Дух Святой исходит только от Бога-Отца – Сын этим качеством не обладает. Явный крен в сторону арианства, из-за чего и произошел Великий раскол Церквей. Глаза у него горят от восторга. Пятак обожает всякие подобные штуки. Иван отмахивается, ему не до богословских противоречий.

Между тем отец Доминик, вероятно, докладывает настоятелю об инциденте, да и другие братья-монахи, наверное, тоже сигнализируют о брожении незрелых умов. Через пару дней отец Доминик сообщает: прибывает наш бывший послушник, ныне архимандрит Авенир, сейчас служащий аж в Канцелярии Патриарха, проведет с вами беседу «О предназначении современного христианина».