Милость Господня
Шрифт:
– Ваше преподобие… Благословите!
Инспектор отмахивается от нее, чертя в воздухе крест:
– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа… Аминь…
Сестра исчезает.
– Ну вот, смотри, – говорит инспектор.
Хорь лежит на кровати, прикрытый до пояса простыней. Исхудал он так, что Иван с трудом его узнает: щеки прилипли к зубам, ребра на груди прорисовываются, как у мумии. А на коже вроде бы желтоватой, сухой, – созвездия разнообразных нарывов: одни уже почерневшие, шелушащиеся, другие – багровые, созревающие, с головками зеленого гноя. Чувствуется, что это они вытягивают из него жизнь. И кошмарный запах – запах гниющей плоти, шибающий в нос.
– Твоя работа, – говорит инспектор.
Иван не понимает, о чем это
– Смотри, смотри – так выглядит действующее проклятие. Так выглядит смерть…
Хорь уже не дышит, а как бы икает – вздрагивает, крохотными глотками, с трудом втягивая в себя воздух. И тут Ивана наконец прошибает – обрушивается, как ливень кипящей воды, принизывающей тело насквозь. Именно так он и кричал на опушке, на вершине склона, беснуясь, слыша металлические удары тревоги: чтобы сдох этот Хорь, чтобы он сгнил заживо, чтобы покрывался язвами, корчился бы от боли, чтобы ему ни одно лекарство, ни одна молитва не помогли…
Так значит, это проклятие?
Так значит, вот как оно выглядит.
Так значит, Бог, или кто там есть наверху, услышал его слова?
Иван ошеломлен.
– Теперь снимай его, – говорит инспектор.
– Что?
– Говорю: снимай. Проклятие может снять лишь тот, кто его наложил.
– А как?
Иван растерян.
– Так же, как проклинал. Сильней будет действовать, если с реципиентом установить физический, то есть прямой телесный, контакт. Прикоснись к нему, положи руки на грудь…
Как во сне, Иван наклоняется и прижимает ладони к горячей коже. В пальцы тут же вонзаются сотни тонких иголочек. Иван невольно отшатывается.
– Держи, держи, – говорит инспектор. – Когда накладываешь на человека проклятие, это выглядит немного абстрактно. Одни слова. Проклял, и все. А вот как это происходит в реальности… Говорю: держи!.. Ты же, надеюсь, не хочешь его убить?
У Хоря хрипит в груди, на губах вздувается и опадает мутный пузырь.
– Держи!..
В пальцы снова вонзаются сотни тонких иголочек. Иван крепко зажмуривается. Я же не хотел, Господи, думает он. Я не хотел, не хотел… я ведь был тогда в беспамятстве, сгоряча… я разозлился… не понимал, что делаю… я вовсе не желал, чтобы он умер… вот так… Не надо, Господи… умоляю Тебя… не надо… пожалуйста… Исправь это, если еще не поздно… Пусть он живет…
На самом деле он не думает, а кричит, но – внутри себя, так что крика не слышно.
В груди у Хоря что-то лопается с мокрым шлепком. Хорь заходится в кашле – таком, будто сейчас лопнут легкие. Однако с каждым жутковатым выкашливанием он все свободнее дышит, хрип в горле слабеет, и одновременно у Ивана перестают покалывать иголочки в пальцах. Он выпрямляется. Хорь дышит, дышит!.. Появляется медсестра, вытирает ему рот сложенной марлей, нагибается, оттопырив зад, обтянутый тонким халатом. Иван не к месту вдруг вспоминает, как Хорь хвастался, что имел эту сестру, именно так, сзади, говорил, что такой у них был медосмотр. Хорь ведь года на два старше, чем указано в его документах, специально соврал, чтобы отправили после поимки в Приют, а не на завод или на рисовые плантации.
Впрочем, хрен с ней, с сестрой. Хорь открывает глаза, и зрачки его начинают вполне осмысленно ощупывать помещение.
– Где я? – спрашивает он слабым голосом.
Иван чувствует, что совсем обессилел, едва держится на ногах. У него слегка кружится голова: стены медотсека сдвигаются какими-то неожиданными рывками.
– Пошли, – говорит ему инспектор, трогая за плечо.
Они проходят по коридору и сворачивают в вестибюль. Цугундер при виде их привстает, но, не получив указаний, шлепается обратно в кресло. У парадного входа почти вплотную припаркован автомобиль – чистенький, мышиного цвета, с овальными немного раскосыми фарами. Иван еще никогда не видел автомобилей. Фургоны грузовые – сколько угодно, а легковые автомобили – нет. Да и где он мог бы их видеть? Инспектор распахивает заднюю дверцу. Внутри – сиденья, обитые
Он вяло оглядывается.
Блестит лужа, где копошатся какие-то головастики.
Сияет солнце.
Ползут по небу кучерявые облака.
Нет сил ни на что.
– Ну хватит думать, садись, – говорит инспектор.
Хроника Смуты
Реконструировать Хронику Смуты, как данный период ныне охарактеризован историками, задача необычайно сложная. И прежде всего потому, что ранее человечество ни с чем подобным не сталкивалось. Точнее сталкивалось, но не в таких глобальных масштабах: осознание происходящего пробивалось через мучительный хаос социальных и идеологических потрясений, слишком парадоксальным оно поначалу выглядело, слишком противоречило всем мировоззренческим догмам, уже сложившимся и считавшимся незыблемыми в цивилизованном мире.
Свою роль, несомненно, сыграла и фрагментация текущей реальности, распад ее на изолированные домены, разрыв всех привычных коммуникаций. В этих обстоятельствах многие свидетельства и документы были безнадежно утрачены, другие же утвердились в маргинальных формулировках, претендующих тем не менее на абсолютную истинность. Единой точки зрения на ключевые моменты Смуты у нас нет до сих пор. Ожесточенная дискуссия в научной среде идет, например, о том, что же в действительности явилось решающим фактором возвращения мира в прежнюю бытийную колею – выступление Теннессийского пророка, блокированного наконец федеральной армией на Потомаке и после трехдневного стояния вознесшего с холма знаменитую Молитву об успокоении: ситуация в США после этого начала явно стабилизироваться, или аналогичное ночное стояние миллиона мусульман на горе Арафат, или Всероссийская молитва Патриарха Фотия, или, как объявил главный раввин Израиля, церемония, совершенная тридцатью шестью еврейскими праведниками вместе и хасидами, и митнагдим у Стены Плача в Иерусалиме, или битва при реке Малече, где Свет Разума одержал поразительную победу над силами Тьмы (правда, часть хронистов считает, что дело там обстояло с точностью до наоборот), или поворотом все-таки стал Европейский крестный ход, прошествовавший, заметим, пешком от Варшавы до Лиссабона. А может быть, дело обстояло гораздо проще. Как полагает профессор Асканио Пачинетти из Падуанского университета, флуктуация, вспыхнувшая спонтанно, просто исчерпала онтологический потенциал и угасла сама собой.
Впрочем, не будем вдаваться в необозримую фактуру Смуты Земной. Дискуссии о природе этого загадочного феномена, о его конкретной развертке будут идти еще очень долго. Тем более что сюда примешивается политика: каждая страна, хоть сколько-нибудь отметившаяся в нем, стремится национализировать данный сегмент мировой истории. Зато начальную хронологическую границу мы можем выставить достаточно определенно. Большинство исследователей склоняется к мысли, что отправной точкой всех последующих пертурбаций стали исцеления в Лурде.
Лурд – это небольшой городок на юге Франции, департамент Верхние Пиренеи, практически на границе с Испанией, население – чуть больше четырнадцати тысяч жителей, промышленности в нем нет, в истории он ничем примечательным не отмечен. Однако Лурд знаком всей христианской Европе, поскольку именно здесь в феврале 1858 года четырнадцатилетней крестьянской девушке Бернадетте Субиру было явлено видение Девы Марии. Произошло это в Масабьель, одной из пещер, каковых много в горных отрогах, окружающих город. Бернадетта собирала там кости и дрова для старьевщицы, когда находившийся рядом грот вдруг озарился необычайным светом и куст шиповника у его входа заколыхался, будто от ветра. А внутри грота она увидела белую светящуюся фигуру. Всего Бернадетте явлено было восемнадцать таких видений, причем по велению образа Девы, возникшего перед ней, она пила воду из лужицы в углу пещеры – там впоследствии забил родник, объявленный исцеляющим.