Милые чудовища
Шрифт:
— А как насчет человека, который пишет все это? — говорит Карл.
Талис говорит:
— Кто сказал, что это человек?
И Эми говорит:
— Точно, Карл, с чего ты взял, что это пишет человек?
— Может, никто это не пишет, — говорит Элизабет, — может, это волшебство или трансляция из космоса. Возможно, это происходит в действительности. Разве это не круто?
— Нет, — говорит Джереми, — потому что в таком случае Лиса в самом деле умерла. Такой вариант сосет.
— Мне все равно, — говорит Элизабет, — мне все-таки хотелось бы, чтобы это было правдой. Возможно, все это где-то происходило в действительности, как истории с королем Артуром или Робин Гудом, но это всего
— Даже если это и придумано, — говорит Эми, — какие-то части могут быть вполне реальными. Например, Библиотека Древа Жизни реальна. Или, возможно, «Библиотека» придумана, но образ Лисы списан с кого-то, с кем автор знаком. Писатели постоянно это делают, правда, Джереми? Думаю, твой отец мог бы написать книгу обо мне. Пусть меня сожрут гигантские пауки. Или я займусь сексом с гигантскими пауками, и у меня родятся паучата. Представляю, как это было бы здорово.
Значит, Эми все-таки не лишена экстрасенсорных способностей, но, надо надеяться, никогда об этом не узнает. Когда Джереми проверяет собственные экстрасенсорные способности, он почти ощущает, что его отец болтается где-то возле гостиной, прислушивается к разговору и, возможно, даже делает заметки. Так всегда поступают писатели. Но Джереми не вполне экстрасенс. Попросту слежка, подслушивание и неожиданные возникновения так же свойственны его отцу, как магазинное воровство и кулинария. Джереми молится всем темным богам, чтобы у него никогда не появилось дара угадывать чужие мысли. Это темный путь, который заканчивается, когда попадаешь в ловушку ночной телепередачи перед невидимой аудиторией невротиков, страдающих бессонницей, в шляпах из фольги, и все хотят заплатить тебе девять девяносто девять в минуту, чтобы ты во всех ужасных подробностях рассказал за эту минуту, о чем сейчас думает их больной кот. Разве это будущее? Он хочет отправиться на Марс. Когда же Элизабет опять поцелует его? Невозможно поцеловать кого-нибудь дважды и больше никогда не целовать. Он старается не думать об Элизабет и поцелуях, на случай если Эми читает его мысли. Он понимает, что пялится на грудь Талис, и переводит взгляд на Элизабет, которая смотрит телевизор. Тем временем Карл уставился на него.
По телевизору Лиса танцует в Невидимом Ночном Клубе с Досточтимой Маргарет, и волосы у той опять готовы вспыхнуть. «Норны» играют свой пронзительный хит из «Давай же, Эйлин». «Норны» знают только две песни: «Давай же, Эйлин» и «Всякий хочет править миром». Они не играют на настоящих музыкальных инструментах. Они играют на писклявых собачьих игрушках и еще на ванне, которая заколдована, но никто не знает — кем, почему и зачем.
— Если бы вы могли выбрать, — говорит Джереми, — невидимость или способность летать, что бы вы выбрали?
Все смотрят на него.
— Только извращенец может захотеть стать невидимым, — говорит Элизабет.
— Если ты невидимка, нужно ходить нагишом, — говорит Карл, — иначе люди увидят твою одежду.
— Если бы ты мог летать, тебе бы пришлось носить термобелье, потому что наверху холодно. Таким образом, все зависит от того, предпочитаешь ли ты носить теплое белье или не носить белья вовсе, — говорит Эми.
Они всегда разговаривают подобным образом. Джереми начинает ощущать тоску по дому, хотя он еще и не уехал.
— Пойду, пожалуй, приготовлю брауниз, [15] — говорит Джереми. — Элизабет, ты не хочешь мне помочь готовить брауниз?
— Тс-с-с, — говорит Элизабет, — вот хороший момент.
В телевизоре Лиса и Досточтимая Маргарет страстно обнимаются. Со стороны Досточтимой это всего лишь шутка.
Родители
15
Шоколадные пирожные, очень популярные в Америке.
Джереми не знает, куда подевалась Талис, и отправляется ее искать. Она ушла недалеко. Она на лестничной площадке, глядит на тот кусок стены, где должна висеть картина, принадлежащая Алис Марс. У Талис в руках ее меч и пластиковая сумочка. В туалете рядом с лестничной площадкой поющий унитаз еще напевает по-немецки.
— Мы берем картину с собой, — говорит Джереми. — Папа настоял, на случай если по неосторожности подожжет дом, пока нас не будет. Хочешь на нее посмотреть? Я бы всем показал, но все уже спят.
— Конечно, — говорит Талис.
Тогда Джереми берет фонарь, ведет ее в гараж и показывает микроавтобус. Она забирается внутрь и садится на один из сине-меховых диванов. Она оглядывается по сторонам, и он пытается угадать, о чем она думает. Он гадает, не застряла ли у нее в голове унитазная песня.
— Это все папа сделал, — говорит Джереми. Он направляет фонарь на диско-шар. Брызги света разлетаются по тревожным увертливым орбитам. Джереми показывает Талис, как отец повесил картину. Она выглядит чужеродной в микроавтобусе, как если бы ее засунул сюда безумец. Особенно при отсветах от диско-шара. Женщина с картины кажется смущенной и озабоченной, как будто отец Джереми случайно лишил ее защитных сил. Возможно, диско-шар — это ее криптонит. [16]
16
Вещество, к излучению которого болезненно чувствителен Супермен. Встречается в виде осколков Криптона — родной планеты
— Ты помнишь, что я тебе снился? — говорит Джереми. Талис кивает. — Мне кажется, ты снилась мне, ты была Лисой.
Талис взмахивает руками, прижимая к себе костюм, меч, пластиковую сумочку с ушами и хвостом бедной Лисы.
— Ты хотела, чтобы я что-то для тебя сделал, — говорит Джереми, — я должен был как-то тебя спасти.
Талис спокойно смотрит на него.
— Как у тебя получается все время молчать? — говорит Джереми. Это настораживает. Насколько хорошо он чувствует себя с Элизабет, по-дружески, настолько все сейчас непривычно и дискомфортно. Насколько он привык наслаждаться ощущением дискомфорта от общества Талис, настолько сейчас, вдруг, этого нет. Это должно быть как-то связано с сексом. Прекрати думать о сексе, думает он.
Талис открывает рот и опять закрывает его. Потом говорит:
— Я не знаю. Эми так много говорит. Все вы много говорите. Кто-то же должен молчать. Тот, кто слушает.
— Ох, — говорит Джереми, — я-то думал, что у тебя есть трагическая тайна. Например, заикание.
Но дело в том, что тайны не могут иметь тайн, они сами есть тайны.
— Нет, — говорит Талис, — это как будто быть невидимкой, понимаешь? Не говорить. Мне так нравится.
— Но ты не невидимка, — говорит Джереми. — Ни для меня. Ни для Карла. Ты в самом деле нравишься Карлу. Ты нарочно ударила его боа-констриктором?