Мимоза
Шрифт:
Я сидел как в столбняке. На фотографиях возле лежанки богач Артынов бросал на красавицу Анну глупо-обольстительный взгляд; мне это показалось вдруг злой насмешкой. Комната опустела и обрела какой-то заброшенный, нежилой вид. Только сейчас я ощутил, что Мимоза с дочкой сделались неотделимой частью моей жизни, и комната без них лишилась тепла и уюта. Как же быть мне и что делать? Мимоза... она ведь такая... такая... Мысли мои путались. Настроение — хуже некуда. Я встал, засветил лампу и под крышкой котла отыскал кашу, еще теплую. Поел наспех и уткнулся в книгу. Из овчарни донеслось
Дочитал я до строк Горация: «Да! Римлян гонит только судьба жестокая за тот братоубийственный день...» [21] — тут со стуком распахнулась дверь, будто порыв ветра ворвался в дом. Забился-затрепетал язык пламени в лампе, и на пороге возник огромный детина.
Это был Хай Сиси!
Я вскочил, пораженный, принял помимо воли боевую стойку и вперил в него взгляд.
— Знаю, Мимоза в овчарне. Думал, ты дома, искал тебя там. — Ему, как и бригадиру, даже в голову не могло прийти, что место, где человек спит, называется не «дом», а как-то иначе — «общежитие», к примеру.— Я к тебе, парень, по делу, больше не к кому!
21
Из эподы Горация «К римлянам».
Он говорил удивительно мягко, и я успокоился. Никакой враждебности. Он давно уже не был у Мимозы и озирался по сторонам, как я, когда впервые пришел сюда. В глазах его мелькнуло разочарование.
— Что ж, садись,— жестом хозяина я указал ему на лежанку. — Поговорим!
— Лучше давай ко мне. Там дверь не запирается, а в комнате вещи. — Объясняться со мной он, похоже, не собирался, не сказал и ничего вроде «не бойся», словом, держался, как давний друг. Он вызывал доверие, этот человек, не помнящий прежних обид.
— Ладно,— я пристроил под мышкой книгу,— идем!
После нашей драки Хай Сиси несколько дней «гулял» в городе, а вернувшись, спокойный и молчаливый, как и прежде, правил повозкой. При встрече он и глаз не подымал, словно мы вовсе не знакомы, он и с Мимозой перестал знаться. Меня угрызения совести не мучили — обычная психология победителя на любовном ристалище, но при Мимозе я избегал упоминать о нем. Сама она говорила о Хай Саси с удивительным бесстрастием. А он, он искал не ее — меня. Что-то он скажет? Идет понурившись, тяжело ступая — дело, видать по всему, важное. Подобравшись, я двигался следом; меня одолевало любопытство.
Снег все сыпал и сыпал. Пронзительный, ледяной ветер взметал белые снежинки, и в непроглядном ночном мраке от них рябило в глазах. Шагать приходилось, высоко поднимая ноги. Наконец мы добрались до конюшни; наши плечи и шапки покрывал слой пышного снега.
— Входи! — Он толкнул узкую дверцу рядом со стойлом. Низкая крохотная каморка, потолок подперт жердиной, а на ней — яркий походный фонарь. Мы отряхнули снег, а он скинул грязную обувку и устроился на лежанке, скрестив ноги.
— Усаживайся! — пригласил он, потом дотянулся и ухватил с печи пыхающий чайник — большущий, потемневший от времени. Заварил две кружки чаю, видно, заранее все приготовил.
— Пей, это настоящий чай, язви его! Я и сахару бурого положил!
Я взобрался на лежанку и сел против него. Здесь поместился низенький столик красного лака, ветхий, но протертый до блеска. Больше никакой домашней утвари, зато на полу заботливо сложены уздечки, кнутовища, ременные подпруги.
Он хмуро молчал, с шумом
— Знаешь, уехать хочу.
— Уехать? Куда? — Он обращался ко мне как к задушевному другу, и я невольно ощутил свою причастность к его судьбе.— Почему уехать?
— А какого дьявола торчать в этой мерзкой дыре!— Он слабо повел рукой. — Сил у меня вдоволь, работу я знаю — неужто не получу в другом месте те же тридцать монет?! Правду сказать, поначалу и не собирался тут засиживаться, да вот встретил... ну, короче, с Мимозой... познакомился...
Он умолк. Молчал и я — какие уж слова, коли он о Мимозе заговорил. Глядел на него и чувствовал, что краснею. За стенкой лошади били копытами. Он ухватился за лаковую крышку стола, руки поникли, словно ослабевшие крылья орла, глаза — точно остекленели. Дерзкий задира в один миг сделался строг и серьезен. Я разволновался. Вдруг явилась мысль уступить ему Мимозу — вот уж поистине подходящая пара! «Хороша доброта, нечего сказать, собственную подлость прикрыть захотел! А ее любовь? Предать ее?» Я не проронил ни звука.
Все длилось тягостное молчание, наконец боль его, верно, поутихла, он успокоился. Глянув на меня, он произнес:
— Там у меня мешок соевых бобов, цзиней на сто. Возьмешь его, поедите вместе с Мимозой. Столик этот тоже мой — заберешь завтра утром. Мешок я упрятал там, за стогом, ты видел где... Днем не ходи, только ночью, чтоб никто... Понял?
— Я... это...— Принять подарок или отказаться? Но как откажешься? Я понимал, что он добр, что он благороден и великодушен, но мне было стыдно — до каких же пор пробавляться чужими милостями?
Он по-своему понял причину моих колебаний:
— Будь спокоен, не краденое! Вы, грамотеи, не едите такого, знаю. Так вот: еще давно, только приехал сюда, я на брошенной земле бобы посадил, здесь такой земли полно. Осенью и собрал цзиней триста-четыреста. Этот разбойник Се обо всем пронюхал, но не донес — он ничего, с ним можно ладить!
Все они думали обо мне слишком хорошо: ишь какой «благородный», краденого не ест! Уж я-то знал, что вовсе не таков. Не я ли обманул старика торговца на рынке или выманил просяной муки на кухне? А к Мимозе поесть даровой еды разве не ходил? Пока я ловчил, он своим трудом урожай выращивал — вот и вся разница между нами! Так кто же из нас благороднее?
— Что же ты с собой все не заберешь? — спросил я, проникшись искренней заботой.
— Зачем? Куда не приду — без еды не останусь! Вы другое дело — барышня и грамотей...— Он кивнул на дальний угол лежанки и прибавил: — У меня еще вон какой груз!
Тут только я углядел, что сидим мы на голых циновках, а постель свернута в узел и увязана вместе с деревянным сундуком на здешний манер — подхватил на плечо и в путь.
— Прямо сейчас и двинешься? — спросил я.
— А когда же? — Он фыркнул.— Думаешь, лучше белым днем, при ясном солнышке? Я не то, что вы все: у вас прописка, паек, просто так ни шагу не сделаешь. Они думают, буду на них здесь вечно спину гнуть! Пошлют за мной погоню, могут и просто связать. В прошлом... нет, теперь уже в позапрошлом году они уже нескольких беглецов повязали...