Мимоза
Шрифт:
Мимоза ничего не знала о классической литературе и не знала, как принято молиться среди христиан. Не задумываясь, она выбрала то слово, с которым обратилась бы к своему отцу. Она выбрала «Ты».
* См. Бытие гл. 16 и 21. Египтянка Агарь была служанкой Сарры, которую она, будучи бездетной, сама отдала своему мужу Аврааму, чтобы тот прижил с ней сына. Много лет спустя, когда у Сарры уже родился Исаак, она рассердилась на Агарь и её сына Измаила и упросила Авраама выгнать служанку прочь. Агарь ушла с сыном в пустыню и уже думала, что им предстоит умереть от голода и жажды, но Бог услышал её вопль и спас их от смерти, приведя к оказавшемуся неподалёку колодцу.
— Боже, — сказала она вслух, и ей показалось, что её слова
Потом она немного помолчала, глядя вверх, и протянула к небу руки:
— Да, все они обманули меня, но на Тебя я не сержусь. Всё, что Ты делаешь, — хорошо. Что бы я делала без Тебя? Ты даёшь здоровье, силы, желание работать. А разве всё это не лучше, чем богатства или людская помощь?
Она снова немножко помолчала, как бы ожидая чего-то.
Потом, стоя на коленях посреди поля, она взяла в руку свободный конец своего сари и расстелила его перед Господом. Наверное, когда-то Руфь точно так же держала перед Воозом край своего платья, пока он насыпал ей в подол шесть мер ячменя. Так на Востоке женщина выражает самую преданную любовь и смиренное ожидание: «Ибо Он сказал: не ходи… с пустыми руками»*. Так и Мимоза склонилась перед Господом: «Ты не обманешь меня!»
Солнце припекало ей голову, вокруг неё юные ростки хлопка изнеможённо опустили свои мягкие зелёные листочки, но Мимоза продолжала стоять на коленях, не замечая ничего, держа край сари перед своим Богом. «Во мне нет ничего, одна пустота. Господи, наполни меня!»
Она не знала ни одной строчки Писания, и Дух не мог извлечь из её памяти ни одного слова из главной Книги на земле, чтобы этим словом обратиться к ней. Но возможности Господа бесконечны, и Мимоза вдруг вспомнила мудрые слова, сказанные когда-то отцом: «Посадивший дерево непременно польёт его». Да, Бог — это небесный Садовник. Если уж Он посадил деревце, разве Он не будет его поливать? Она выпустила из руки сари и встала.
Что было дальше? Может быть, как и в той, древней истории, Бог открыл ей глаза, она увидела колодец и напилась из него? Внезапно усталость её исчезла. Она почувствовала себя бодрой, полной новых сил. Он услышал, её Бог услышал! Ей не надо бороться с жизнью в одиночку, своими силами, то и дело впадая в отчаяние. У неё есть Бог. «Ах, что бы я делала без Тебя?» Эти слова прозвучали, как ликующая песня победы. Мимоза сложила руки и слегка поклонилась, как делают все индийцы, завершая молитву этим своеобразным «Аминь». Она постояла минутку со склонённой головой, вбирая в себя сладость Божьего утешения. Потом она вернулась к дереву, где лёгкий ветерок покачивал её сынишку, отвязала колыбель от ветки, перекинула тонкую ткань через плечо и зашагала домой, исполненная покоя, превосходящего всякое разумение.
Глава 7 Тулази
У Мимозы появилась смелая мысль. К западу от деревни простирались хлопковые поля, когда-то принадлежавшие её семье. Некоторыми из них до сих пор владели её родственники. Она пойдёт и станет работать, как обыкновенный кули**, чтобы зарабатывать деньги и кормить мужа и сына. Так она и сделала. И под солнцем, и на ветру (что, кстати, гораздо труднее) она трудилась в душных двориках, куда кипами сбрасывали собранный хлопок, который нужно было чесать, и где в воздухе целыми днями носились бесчисленные пушинки, забиравшиеся в нос и горло и мешавшие дышать. Десять минут в таком дворике — и работник пулей вылетает вон, откашливаясь и отплёвываясь от удушья. Мимоза же провела там целую вечность таких минут.
Глава 8 Майил, Маленький Павлин
Её второй сынишка был таким прелестным, что она назвала его Майилом, Маленьким Павлином. Индийцы, обожающие пёстрые, многоцветные наряды, совсем не связывают образ этой великолепной птицы с человеческим
Что ей теперь до всеобщего презрения? Всё это сущие пустяки! Шесть блаженных месяцев она вскармливала своё маленькое сокровище, унося его с собой в поле, подвешивая к ветке дерева, время от времени отрываясь от работы и снова подходя к нему. Свежий воздух шёл малышу на пользу, и с каждым днём он становился всё прелестнее.
Потом начался сезон дождей, и она больше не могла брать сынишку с собой. Её первенцу, Царевичу, было уже два с половиной года. Утром она наскоро хлопотала по дому, а затем подвешивала люльку Майила к потолку, привязывала к ней верёвку, на пол бросала подушку, ставила перед ней плошку с рисом и говорила Царевичу: «Садись, сынок, сюда. Вот тебе рис, кушай, когда проголодаешься. А если твой братишка заплачет, вот тебе верёвка: потяни её туда-сюда, покачай его, пока он не угомонится. Будь хорошим послушным мальчиком, покуда я не вернусь».
С тяжёлым сердцем (но что ещё ей было делать?) она уходила на поле и трудилась там с девяти утра до шести вечера, оставив дома двоих детей и наказав старшему сынишке, которому не было ещё и трёх лет, заботиться о полугодовалом малыше.
Уставшая, вымокшая насквозь, она возвращалась домой на закате и шла прямо к своему несчастному грудничку. За восемь долгих часов без еды и питья он совсем изнемогал от плача и голода, и Мимоза нежно прижимала его к груди, роняя горькие слёзы на его личико, стараясь успокоить его и дать ему всё, чего он был лишён с самого утра. Так продолжалось каждый день, пока не кончились дожди. Ни один из родственников, ни одна соседка не предложила ей посидеть с детьми, пока её нет.
Но это не казалось Мимозе странным. «А чего вы хотите? Я же не была настоящей индусской женщиной и не следовала Великому пути!» Этого объяснения было вполне достаточно. Почему кто-то должен был ей помогать? Она была не такая, как они. И терпение на её лице было похоже на вечернее спокойствие гор, когда нависающие над ними облака делают красоту долины и ущелий ещё более пронзительной и глубокой.
Маленький Майил так никогда и не оправился от этих долгих дней без материнской ласки и заботы. Он оставался хрупким и болезненным, как цветок, родившийся во время засухи. Каким-то чудом этот цветочек пробивается на свет сквозь раскалённую корку красной земли, но вид у него совсем не такой, как у крепкого, сильного ростка, напоенного дождевой влагой. Майил был высоким, худеньким, а его большие глаза сверкали, как звёзды. Он ни на минуту не отходил от матери, а когда ей надо было уходить, с жалобным плачем цеплялся за её одежду, да и она сама боялась расстаться с ним даже на час. Когда он подрос, то усаживался возле неё, пока она готовила, и часами спокойно играл, крепко зажав в ладошке край её сари.
Но он был весёлым, как птенчик, и без устали распевал песенки, которые сочинял на ходу.
— Мама, какой у нас сегодня рис, — спрашивал он. Мимо; отвечала, и он тут же принимался мурлыкать себе под нос очередную песенку на придуманную им самим мелодию.
— О чём ты поёшь, Маленький Павлин? — спрашивала она
— Пою песенку про рис, — отвечал он.
Потом он подбирал три камушка, похожих на три огромных булыжника в очаге, и деловито укладывал на них какой-нибудь черепок.
— Видишь, я тоже варю рис. Раздуваю огонь, наливаю в горшок воды, засыпаю рис. Смотри, я варю рис и пою ему песенку!