Минимальные потери
Шрифт:
Вслед за обычными гражданами затрясло частные фирмы и корпорации.
Резко пошло вниз промышленное производство, а вместе с ним и производство электроэнергии; рушились сделки; рвались наработанные десятилетиями экономические связи; обваливались биржи; распускались трудовые коллективы; взлетели в цене продукты питания и загородное жилье. Снова, как в безумные Серые Десятилетия, полезли из всех углов ярые сторонники радикального переустройства мира всех мастей, к которым немедленно присоединились отъявленные либералы, предсказатели, сектанты и ловкие мошенники, делающие себе имя и деньги на людском страхе.
Особую, можно сказать, бешеную
Все это забурлило грязной, а кое-где уже и кровавой пеной буквально в течение десяти-двенадцати дней, с невиданной доселе скоростью, и вот-вот должно было взорваться, подобно вулкану, сметая правительства и ввергая страны, союзы, конфедерации и альянсы в хаос и мрак новых Серых Десятилетий (правда, не факт, что их назвали бы так же), но спасение пришло, откуда не ждали. С Марса. Точнее, даже не спасение, до спасения было еще очень и очень далеко. Отсрочка полной катастрофы.
Пришла эта отсрочка на борту ГПП-3 – грузо-пассажирского планетолета третьей серии «Звезда Флориды» в лице пятидесяти двух марсианских колонистов – отправленных на Землю детей до шестнадцати лет и нескольких кормящих матерей.
Маленькое чудо, вызванное непредсказуемостью человеческой психологии. Именно эта непредсказуемость, к слову, и превращает все прогнозы на будущее – от научных до астрологических – всего лишь в игру ума и щекотание нервов.
Хватило одного прямого репортажа с места посадки «Звезды Флориды» на мысе Канаверал и стихийного митинга, возникшего прямо на старейшем космодроме Земли, чтобы в сознании десятков и сотен миллионов людей по всей планете что-то щелкнуло, и скользкую липкую тьму, наполненную страхом и ненавистью, сначала потеснил стыд, а затем сквозь нее пробились, окрепли и потянулись ввысь и вширь первые ростки мужества.
Дети на носилках, измученные двухнедельным межпланетным перелетом в жуткой тесноте, а затем, навалившейся на них непривычной тройной силой тяжести. Мальчики и девочки возрастом от нескольких месяцев до пятнадцати лет.
Их увозили в заранее подготовленный здесь же, на мысе Канаверал, оборудованный гравигенераторами Нефедова и всем необходимым павильон. Но телеоператоры успевали показать всему миру их полные надежды глаза, а журналисты передать слова тех, кто умел, мог и хотел говорить.
«Мои мама и папа остались на Марсе воевать с плохими дяденьками, которые к нам прилетели с другой планеты. Пожалуйста, дорогие земляне, сделайте так, чтобы мама и папа остались живы»
«На Земле очень тяжело, я хочу домой. Вы поможете нам вернуться?»
«У вас есть игрушки? На корабле было мало игрушек и совсем негде играть. А мама и папа когда ко мне прилетят?»
«Вы хорошие? Папа говорил, чтобы я не боялся. Я не буду. Только я боюсь,
И наконец:
«Марс не сдается. Марс готов сражаться и просит только об одном – позаботиться о его детях. Колонисты уверены, что Земля сможет защитить не только марсианских, но и всех своих детей, и эта уверенность наполняет мужеством наши сердца. Делайте свое дело, братья и сестры, а мы сделаем свое».
Удивительно. Видеобращение к землянам мэра Лемурии Хью Дакмана было получено Землей еще две недели назад, когда «Звезда Флориды» только стартовала с Марса. Но тогда оно не произвело особого впечатления. Вероятно, потому, что кризис еще только-только зарождался, и на Земле было относительно спокойно. А вот сейчас, когда земляне увидели лица марсианских детей и матерей, послушали тех, кто нашел в себе силы выступить на митинге почти с теми же словами мужества и надежды, которые произносил Хью Дакман, у многих и многих зародилась очень простая мысль. Если крохотная и слабая марсианская колония готова сражаться с чужими до последнего человека, то что же мы, сильные и могучие земляне?
А зародившись, мысль была сформулирована, немедленно подхвачена тысячами средств массовой информации и разнесена по Сети. То есть произошел тот редчайший и счастливейший случай, когда граждане, еще вчера в массе своей готовые рвать зубами любого ради личного спасения, сегодня требовали от своих правительств наведения порядка и подготовки ко всепланетной обороне. Не все. И даже не большинство. Однако в достаточном количестве, чтобы пошатнувшаяся власть ощутила поддержку, приободрилась и начала шевелиться в правильном направлении.
Была развернута беспрецедентная общеземная патриотическая кампания под лозунгом «Что ты сделал для защиты Земли?». Идею плаката, красовавшегося везде – от Сети и городских улиц и площадей до стен офисов и квартир – не мудрствуя лукаво, позаимствовали со знаменитых плакатов сурового двадцатого века. Плакат изображал молодую женщину с ребенком на руках. Ребенок прижимался к материнскому плечу, его испуганные, полные мольбы глаза были обращены к зрителю. На зрителя же был направлен вопрошающе-требовательный взгляд матери и ее указующий перст. За спиной женщины с ребенком под лучами боевых лазеров, бьющих с кораблей чужих, дымились и горели развалины города.
Приводились в боевую готовность воинские части и подразделения.
Вместо бумажных денег, требуемое количество которых все никак не удавалось напечатать, были выпущены специальные государственные векселя, гарантирующие напуганным гражданам сохранение их средств.
Растерявшаяся было полиция взяла себя в руки, в руки – дубинки и щиты и, поддерживаемая отрядами самообороны и народными дружинниками, принялась жестко наводить порядок на улицах городов. Под сурдинку досталось представителям сексуальных меньшинств, ярым феминисткам и даже «зеленым» всех оттенков, которые, притихнув и почти сойдя с общественно-политической сцены в Серые Десятилетия, в последние годы ожили и снова развернули активную пропаганду своих взглядов и образа жизни. Правозащитники взвыли, но было поздно – их слушали, но к ним не прислушивались, а все претензии разбивались о старое, как само человечество, убеждение в том, что рубка леса без летящих во все стороны щепок невозможна. Мир уже откачнулся от пропасти, в которую вот-вот готов был рухнуть, вновь обрел – пусть хрупкое – но равновесие и падать снова не хотел. Во всяком случае, пока.