Министр и смерть
Шрифт:
Размахивая тростью, как балансиром, я неловко побежал по неровным камням. Я слышал, как сзади что-то кричит Министр, призывая меня вернуться обратно, но я, чертыхаясь и спотыкаясь, продвигался вперед, пока не заглянул за край обрыва.
Открывшийся моему взгляду вид поразил меня до глубины души. Скала не обрывалась, как я предполагал, отвесно в море, а примерно в метре от моих ног, выступая вперед, образовывала широкую каменную полку. На ней, пригнувшись, сидел Хюго Маттсон.
Увидев меня, он вскочил и, фыркая от восторга, закричал:
— Что,
И он запрыгал на своих кривых ножках по указанному и крайне малопривлекательному для меня пути.
— Иди сюда! Здесь неопасно!
Я был другого мнения. И не столько из-за крутизны схода, сколько из-за самого министра юстиции. Мало-помалу я все более убеждался, что каждый метр, отделявший меня от него, обладает своей особой ценностью и стоит того, чтобы за него бороться. В отличие от меня, Министр охотно и, как мне даже показалось, привычно перелез через край скалы.
— Вчера вечером я как раз сидел здесь и рыбачил. И могу как на свидетеля сослаться на старика Янссона из деревни. В половине седьмого он проплывал на веслах вон к тому острову, с которого он обычно рыбачит, — и Маттсон показал на островок в глубине залива метрах в 150—200 от нас. — Он сидит там и ловит на удочку. А без четверти девять снова проплывает мимо, на этот раз в обратном направлении по дороге домой. И он, конечно, видел меня все это время. Интересно, что может сказать против такого алиби полиция! — загорланил он и от избытка переполнявшей его энергии тут же нашел себе занятие — стал швырять камнями в пару лебедей, проплывавших неподалеку со своим выводком.
— А ты с ним говорил? — осторожно спросил Министр.
— С кем? Со стариком Янссоном? — Министр юстиции произнес это таким тоном, словно его обвинили в том, что он разговаривал с пустившимся наутек лебединым семейством. — Я с быдлом не разговариваю. Довольно того, что я плачу налоги и тем самым обеспечиваю их работой. Идемте, я покажу вам мой новый туалет!
Мысль эта, по-видимому, настолько воодушевила его, что он взлетел обратно на скалу как на крыльях. Я заметил, что он даже не задохнулся.
— Вы, адъюнкт, наверное, слышали, что этой весной какой-то негодяй спалил мой наружный туалет? Не сомневаюсь, что это — дело рук религиозного фанатика.
И он замолчал, по-видимому, перебирая в уме возможные кандидатуры.
— Возможно, это — Сигне. Она, говорят, ходит в церковь. Во всяком случае, на Рождество. И здесь, на острове, она посещает часовню. Сама в этом признавалась. Впрочем, я ее там даже видел. Проезжал мимо на велосипеде как раз, когда закончилась служба, — добавил он, видимо, чтобы отвести от себя подозрения в религиозном фанатизме.
На взгорке за его домом и в самом деле возвышалось замечательное сооружение. Расстояние от его цоколя до шпиля составляло не менее
— Совсем как песчаник, да? — восторженно воскликнул Маттсон. — Я сам готовил проект, площадь такая же, как у старого туалета, а на стены и крышу ушел целый склад пиломатериалов. Единственное, что теперь меня беспокоит: такие туалеты станут выпускать серийно. Спрос на них, должно быть, неограниченный!
В туалете царила полутьма. Когда министр юстиции закрыл за собой дверь, свет проникал внутрь только через небольшие, застекленные цветными стеклами оконца. Воздух внутри стоял тяжелый и сладковатый. Я схватился за колонну.
— Внутренняя отделка пока еще не соответствует стилю эпохи. Не хватает некоторых деталей интерьера. Росписи, например. Я вырезаю цветные иллюстрации из церковных изданий и вставляю их в рамки. Из «Детской библии», например, и... Осторожней! Не прислоняйтесь к колонне! Я не уверен, что она... Вам что, адъюнкт, плохо?..
— Как жаль, что их не штампуют на заводах! — вздохнул Министр. — Тогда бы у нас был набор патентованных министров юстиции, и их бы не пришлось выбирать из порченых — порожденных матушкой природой.
Немного отдышавшись на свежем воздухе, я сказал:
— Откуда эта бредовая идея — построить туалет в виде собора?
Министр покачал головой.
— Не знаю. Вообще-то вряд ли он так уж ненавидит церковь или религию. Скорее, он к ним равнодушен. По-видимому, он просто тешит свое тщеславие: ему ужасно нравится сидеть в своем туалете и знать, что ни у кого на свете нет ничего подобного. Но все-таки он заходит слишком далеко. Этот его «большой смертельный прыжок»! Я пытался остановить тебя, но не успел, ты так рвался вперед. Хотя алиби у него, видимо, есть. Ты как считаешь?
Он поднял трость и с явным раздражением стал сбивать оказавшиеся в пределах досягаемости цветочные бутоны. Наиболее вероятный фаворит явно обманул его ожидания.
— Нужно обязательно переговорить со стариком Янссоном. Наверняка это дряхлый, выживший из ума и слепой, как крот, старикашка, — сказал я, чтобы поднять ему настроение.
В глазах министра засветилась надежда.
— Какой смысл Хюго убивать Беату?
Я тут же нашел дюжину доводов в пользу умерщвления министром юстиции, но, как ни напрягал интеллект, до того, что могло бы вложить в руки Хюго топор убийцы, так и не додумался.
— Может, он тоже должен был получить от нее что-нибудь по завещанию? — неуверенно предположил я.
— Нет, сразу после разговора с премьер-министром я позвонил Магнусу. Беата ничего Хюго не оставила.
— А вдруг он посчитал, что это Беата спалила его собор? — храбро выпалил я.
— Туалет сгорел на пасху, когда ее здесь не было.
— Но орудие убийства, во всяком случае, принадлежит Хюго! Это — серьезная улика.
— Каждый из нас знал, где оно стояло.
Я сдался.