Минни шопоголик
Шрифт:
Правильно. Вперед, Бекки!
Только я буду просить не пятнадцать тысяч, а всего лишь десять.
Нет, двенадцать.
Делаю глубокий вдох и сжимаю кулаки.
– Тревор, я исследовала рынок и подсчитала, что личный консультант моего уровня…
– Бекки… – Он словно не слышит меня. – Эта ваша так называемая инициатива не была одобрена, она неуместна и нечестна.
Он говорит так холодно, что меня охватывает тревога. Понятно, о прибавке надо забыть. Вместо этого буду просить, чтобы мне выплатили деньги как продавцу года.
– Э, Тревор, вы сказали, что меня признают продавцом года, – делаю я новую попытку. – И я подумала…
– Продавцом года? Вы шутите?
Внезапно замечаю, как плотно сжаты его губы. Боже, я ошиблась. Он сердится. Ужасно сердится, хотя и спокоен внешне. Ладони у меня становятся влажными.
– Ваше поведение нанесло вред «Облику», – с тихим бешенством чеканит он. – Вы обманули меня и других менеджеров. Переступили через все существующие этические правила нашей фирмы, и из-за вас произошел скандал в присутствии покупателей. Это серьезное нарушение профессиональной этики. Не говоря уж о том, что вы скомпрометировали наш магазин в глазах Дуга Рэйнора, такой большой знаменитости. Думаете, он будет продолжать делать у нас покупки?
– Знаю, я должна была получить разрешение, – торопливо говорю я, – и мне очень жаль, что так получилось. Но наши продажи возросли именно благодаря Приватной Покупке! Всем моим покупательницам понравилась эта идея. И они даже написали вам немало писем об этом. Магазин полон, все счастливы, все что-то покупают…
Тревор не обращает внимания на мои слова.
– Бекки, боюсь, вы отстраняетесь от работы до особого указания. – Он смотрит на меня как на червяка. – Пожалуйста, соберите вещи и уходите.
17
Сижу в вагоне подземки, онемевшая от шока. На прошлой неделе я была звездой. Меня собирались пригласить в правление магазина. Мне дарили цветы.
А теперь с позором выгнали.
Они собираются провести внутреннее расследование. Хотят отнестись к делу с «максимальной серьезностью». Жасмин выглядела совершенно ошарашенной, когда я собирала вещи, но, поскольку рядом топтался Тревор, лишь шепнула мне: «Позвони!»
А потом Тревор сопроводил меня до выхода, словно я могла напоследок украсть что-то из вещей. Никогда еще я не чувствовала себя такой униженной.
Хотя, если хорошенько вспомнить, то, может, и чувствовала. Но на этот раз дела совсем швах.
Ни премии. Ни прибавки к жалованью. Ни работы. Как я заплачу за вечеринку? Сердце сжимается от страха.
Как обойтись без туалетов? Может, попросить гостей справит нужду до вечеринки? Удастся ли уговорить папу и Мартина поработать охранниками? Я сама буду парковать машины, если понадобится. О боже…
Ловлю собственное отражение в окне вагона. Глаза огромные и пустые – вылитая психопатка. Вероятно, организация вечеринок – основная причина психических заболеваний. Не удивлюсь, если
Я договорилась встретиться с Дженис и Минни на вокзале Ватерлоо. Они выглядят счастливыми и беззаботными.
– Мы чудесно провели утро! – с восторгом говорит Дженис. – Правда, Минни? Испекли пасхальные пироги и засунули их в морозильник.
– Большое спасибо, Дженис. – Я слабо улыбаюсь ей. – Вы бесценная помощница.
Дженис оказалась на высоте – как только услышала, что мама с папой будут жить в «Уэст-плейс», то вызвалась присматривать за Минни, пока я на работе. Она накупила целый шкаф игрушек, хотя я умоляла ее не делать этого, и разучила с Минни множество стишков. Единственный негативный момент – она все откровеннее намекает Джесс о внуках и громко вздыхает, развешивая по стенам рисунки Минни.
– Всегда готова помочь. Есть новости от мамы? – неуверенно спрашивает она.
– Нет. А у вас?
Дженис кивает:
– Они замечательно проводят время! Номер изумительный. Они два раза ходили в театр и сделали грязевое обертывание.
– Прекрасно. Ну… я рада, что они получают удовольствие.
– Вы с ней созваниваетесь, моя хорошая?
– Нет.
Мы с мамой никогда прежде не ссорились так сильно. И раз она ничего не сказала мне про грязевое обертывание, значит, по-прежнему не желает разговаривать со мной.
– Ну, я вас покидаю… – Дженис отдает мне перчатки Минни. – Собираюсь на ярмарку, начну закупать подарки на Пасху. А вы с Минни куда?
– В Грин-парк, – после небольшой паузы отвечаю я. И это почти правда. «Ритц» расположен совсем рядом с этим парком.
Мы выходим из метро на Пиккадили, небо затягивают серые облака, словно они давно ждали такой возможности, и внезапно начинается дождь. Надеваю на голову Минни капюшон и устало тащусь дальше. Перспектива чаепития с Элинор не повышает настроения.
Она ждет нас все в том же роскошном номере, на ней светло-голубое платье, а на столике лежат три новых пазла.
– Леди-и-и-и-и! – Лицо Минни светлеет, и она бежит к Элинор обниматься. Та явно в замешательстве, и мне, несмотря на скверное настроение, становится смешно.
– Минни, ты лучше сядь, – говорит она.
Минни продолжает висеть на ней, и Элинор растерянно похлопывает ее по плечам. Похоже, ее никогда прежде не обнимали маленькие дети.
Если только Люк. До того, как она бросила его.
Стол накрыт, как и в прошлый раз, но у меня слишком тяжело на душе, чтобы есть. Хочется поскорее завершить визит и уйти.
– Подожди здесь, Минни, – велит Элинор, когда Минни усаживается рядом со мной на диване. – Я купила тебе торт.
Она направляется к письменному столу. А когда поворачивается к нам с серебряным подносом в руках, на ее щеках играет легкий румянец, и… неужели она улыбается? Неужели Элинор… взволнована?
Поставив поднос на стол, она поднимает серебряную крышку.