Минотавр
Шрифт:
Спустя несколько часов Громов уже практически лежал на диване, пьяно хихикая из-за какой-то глупой шутки, и смотрел на белый с редкими пятнами потолок. Он казался таким безграничным, почти как небо, а звонкий голос Ивана Сергеевича – убаюкивающей мелодией. В ушах слегка зазвенело, когда Громов чуть приподнялся и потянулся за наполненной рюмкой.
– А что у тебя с работой, Кирюх? – вдруг спросил Иван Сергеевич, когда они опрокинули ещё по одной. – Ты же это обсудить пришёл.
– Ой, да я не знаю, Сергеич, – в определённый момент Кирилл начинал вести себя очень фамильярно, но не из-за развязавшегося языка, а потому что имя и отчество было трудно произнести. – Херня какая-то. Клиентов всё меньше и
– Глупости. Людей больше, чем ты думаешь, даже у нас. Да, не вещь первой необходимости, но ты жизни спасаешь, Кирилл, – более серьёзно ответил Иван Сергеевич, и Громов с удивлением отметил, что то же самое слышал от Макса не так давно. – Это дорогого стоит.
– Не знаю, не уверен уже в этом. В прошлом месяце две жалобы поступило, мол, не помогли, как обещали. А как помочь тому, кто никакие предписания не выполняет? Я иногда удивляюсь, как люди считают, что, заплатив деньги, могут не делать ровным счётом ничего и всё равно получат нужное. Не только в моей сфере так.
– Жалобы всегда будут. И недовольные клиенты тоже. – Громов невовремя вспомнил мем о том, что и Северному сиянию кто-то ставит реакцию клоуна, и еле сдержался, чтобы пьяно не улыбнуться. – Ты скажи, какое будущее у компании ты видишь? Это главное. Перспективы, блин, и рост.
– Сергеич, слушай, когда я всё это начал, то не знал вообще ничего. Как слепой котенок тыкался во все углы и однажды обнаружил нужный. Ну, мы с Мотей обнаружили, конечно. И когда настало время расширять границы, я стою в тупике. Ладно, – Громов лениво отмахнулся, – придумаем что-нибудь. Пока всё не так плохо.
– Я думаю, Кирилл, что тебе действительно надо расширяться. Но не в другом районе офис делать, а уже начать засматриваться на другие города. Ты понимаешь, блин, что наша страна – самая огромная в мире? Можно бесконечно открывать офисы и никогда не исчерпаться. Подумай об этом.
Громов честно думал. Но открыть франшизу в других городах было не так просто, как у них в городе. Как минимум нужен был местный директор, какой-то координатор от фирмы, а потом уже штат людей, готовых составлять сценарии, психотерапевты… Это буквально означало взвалить на себя все проблемы будущей франшизы, разориться и, скорее всего, прогореть вовсе. Громов ругал сам себя за дилетантизм и каждый раз думал, что надо бы найти профессионала. И не искал.
В итоге он так и уснул на диване наполовину раздетый с отвратительным привкусом водки во рту. Арчи забрался под бок и остался рядом до самого утра.
В десять Громов проснулся от звонка. Мотя рвал и метал: они договорились обсудить стратегию на ближайшие полгода, а в итоге директор упился в хлам и всё проспал на узеньком диване в деревенском доме, обнимая сопящего Арчи.
– Я буду через час, – вяло сказал Громов, почти скатываясь с дивана на пол. – Кофе выпью и сразу рвану к тебе.
– Ты ещё не протрезвел, Кирилл, какой рвану? Приди в себя и приезжай. Мы без тебя собрание проведём.
– Моть, а что, если в других городах попробовать открыть франшизу? Мы же с тобой никогда эту идею всерьёз не рассматривали. – Громов подхватил пустую бутылку, тарелки и пошлёпал на кухню. – Для нашего города «Второй шанс» уже привычная вещь, но ты представь наши офисы в Курске, Липецке, Нижнем Новгороде и других городах. Или вообще в Москве! Совсем другой уровень, другие клиенты, другие результаты.
– Кир, для этого нужен бюджет в разы больше, чем мы имеем сейчас. Настолько большой, чтобы можно было прогореть и не переживать по этому поводу. Мы пока не можем себе такого позволить, ты и сам знаешь. Давай, трезвей – и я жду тебя в офисе.
Громов действительно сделал себе кофе на кухне
Голова немного болела после ударной дозы алкоголя, но в целом за рулём Громов чувствовал себя нормально. Выехав из посёлка, он направился было к городу, но по пути вдруг свернул с трассы на небольшую просёлочную дорогу, в конце которой раскинулось поле. Судя по всему, только-только закончились посевные работы: на поле были видны борозды. Громов оставил машину на обочине, прошёл чуть вперёд, к колее от колёс, разделявшей два участка земли, перепаханных и засаженных. Солнце спряталось, тучи сгущались, и вот-вот должен был начаться дождь. Именно в такой момент Громов всегда острее чувствовал, что жив: ветер слегка обдувал лицо, шум от похмелья в ушах стихал, а аромат расцветающей весны, свежей травы и чего-то совсем неуловимого проникал в голову. Родившись в городе, он всегда почему-то тянулся к природе. Тянулся, но бывал на деле так редко, что оставалось только вспоминать эти редкие моменты в одиночестве у реки, в поле или вообще в деревне у мамы с отчимом и вздыхать в душном офисе. Город он, впрочем, тоже любил и даже чуть больше, поэтому до сих пор не сбежал в дом на край света, куда-нибудь в глухую деревню.
Начало накрапывать. Громов остановился, поднял голову и прикрыл тяжёлые веки. Он думал о Майе, как и всегда. Её образ – такой прекрасной, почти воздушной, как в первые годы их отношений, – отпечатался на веках, и почему-то перестать его видеть не получалось. Никто не знал, какую рану она оставила в душе Громова. Невосполнимую, глубокую. В тот вечер жизнь вокруг замерла надолго, по воспоминаниям, на год, а потом пошла снова, но совершенно в другом темпе. И сам Громов, и другие замечали на первый взгляд незаметные изменения, которые вплетались в его жизнь быстрее, чем получалось осмыслить. Сначала отношения с друзьями начали портиться, потом он стал огрызаться с самыми близкими, забился в скорлупу из работы и дома, превратил свою жизнь в памятник об умершей жене, которая не только бросила его одного, хотя когда-то клялась вечно быть рядом, но и заставила почувствовать себя беспомощным, бесполезным. Виноватым. Не тем человеком, кто мог сделать жену счастливой. Или хотя бы живой.
Громов всё думал, и тучи над головой и в голове сгущались, не давая сдвинуться с места, хотя дождь усиливался, и по щекам уже сбегали холодные влажные дорожки. Думал, как страшно будет когда-нибудь наконец отпустить её и как хорошо – остаться жить в мире, придуманном специально для Ивана Сергеевича. Думал – и вдруг понял, что видит не жену, а Асю.
– Ася Викторовна, – произнёс Громов, будто мог призвать её прямо сейчас, как Сивку-бурку. В ней был огонь, и – он не хотел сравнивать с Майей, но мысли сами двигались в этом направлении – не огненное пламя, обжигающее каждого, кто прикоснётся, а мягкое, спокойное – синее. Они виделись дважды и поговорили только в офисе, но у Громова будто впервые получилось вдохнуть полной грудью. Получалось и раньше: на семейных праздниках, на природе, на той короткой, но приятной встрече с девушкой в клубе (Громов, правда, уже забыл её имя). Но никогда это чувство не оставалось надолго.
«Надо ей помочь. Не подвести», – подумал Громов и будто бы очнулся ото сна: дождь лил как из ведра, одежда была вся мокрая, а с волос стекало за шиворот. Он несколько раз подряд чихнул и побежал к машине.
***
Громов стоял на пронизывающем, холодном утреннем ветре уже минут пятнадцать и проклинал опаздывающую Асю. Он и сам чуть не опоздал, потому что безбожно проспал и даже не успел выгулять Моцареллу: она сейчас лежала рядом на траве и грызла свой мячик, не обращая внимания ни на что вокруг.