Минута истории(Повести и рассказы)
Шрифт:
Берг смешал фанты и бросил их в вазу.
— Кто берет первым? — спросил он.
— Берите вы, — предложил маленький офицер.
Берг молча взял фант и развернул его.
— У меня пусто, — угрюмо пробормотал он.
— Теперь я, — Косицын потянулся к вазе.
— Кажется, есть старше вас по чину, — сказал маленький офицер и взял фант. Он медленно развернул его и бросил на стол. — Пусто!
Все подходили по очереди и брали свой фант. Остался только один, последний.
— Кто не брал еще? — спросил Косицын.
Ярославцев подошел и взял последний фант.
— У меня крест, — сказал он при общем молчании.
Берг
— Это твоя судьба, Сергей, — сказал он. — Не беспокойся, все детали уже обдуманы. Обойдется хорошо.
— Мне все равно теперь, — сказал Ярославцев.
План был прост и надежен.
Ярославцев должен был выдавать себя за студента, намеренного отправиться в Донбасс, и имел специально заготовленное письмо к Ленину от Артема. С этим письмом он должен был пройти к Ленину в его кабинет.
Револьвер со взведенным курком был прикреплен к ремню на шнурке и висел у бедра под шинелью. В любой момент Ярославцев мог достать его сквозь карман, разрезанный снизу.
Косицын, с перевязанной рукой, сопровождал Ярославцева, чтобы поддерживать в нем уверенность и помочь скрыться.
Они показали письмо часовому и были легко пропущены в Смольный. Молодая женщина, секретарь Ленина, узнав о письме Артема, сказала, что надо немного подождать, и пошла в кабинет Ленина.
Он был занят с какими-то тремя людьми, и, когда они вышли, она предложила Ярославцеву войти, только предупредила, чтобы он был краток, так как у Ленина много неотложных дел.
Ярославцев вошел и увидел Ленина. Он сидел за столом и, еще не глядя на вошедшего, делал какие-то отметки на листке бумаги. У него было выражение лица, какое бывает у человека, записывающего наспех или отмечающего что-то важное, что надо не забыть и к чему нужно будет вернуться потом, в более свободную минуту. Затем он посмотрел на Ярославцева, и молодого юнкера поразило выражение сосредоточенности, внимания и интеллекта, светившегося в его взгляде.
— Ну-с, здравствуйте, — сказал Ленин. — Садитесь. — Он взял письмо, протянутое ему Ярославцевым, и стал быстро пробегать его глазами.
Из этого письма как раз и следовало, что Ярославцев — это студент, собирающийся в Донбасс для работы, которая нужна революции.
Теперь, в эти короткие мгновения, пока Ленин читал письмо, создавался удобный момент для действия, и Ярославцев, не спуская с Ленина глаз, стал нащупывать правой рукой прорез кармана, где был револьвер. Но Ленин уже оторвался от письма.
— Садитесь. Что же вы стоите? — мягко сказал он, указывая на кресло около стола.
Ярославцев невольно отдернул руку и сел. Кресло было старое, и он как бы провалился в нем. И теперь, чтобы вытащить револьвер, ему надо было бы приподняться.
— Значит, вы собираетесь в Донбасс? — услышал он и рассеянно кивнул головой:
— Да, собираюсь.
— Ну что ж, это очень хорошо, что вы так решили. — Говоря это, Ленин вышел из-за стола, взял стул и сел против Ярославцева совсем рядом, так, что колени их почти соприкасались. — Очень хорошо и правильно, — продолжал он. — Сейчас самое опасное оказаться во власти пустых и громких фраз, в которых нет недостатка. Нужно дело. Сколько кричали, что народ бедствует, а народ до сих пор не мог получить даже землю, которую он веками пашет для нас. Мы начали осуществлять это практически,
Глаза его, лучившиеся добротой, стали на мгновение жесткими.
— Россия — это народ, — продолжал Ленин. — И за массой проблем, которые должна решить революция, мы не в силах добраться сразу до самого главного — до человека, со всеми обременяющими его заботами. Поэтому теперь каждый человек с умом и энергией, со знаниями и желанием работать для народа, нужен революции. Поезжайте, и жизнь сама подскажет вам, что надо делать.
Ярославцев увидел, что Ленин улыбнулся. В его улыбке было доверие, поддержка и что-то совсем простое, товарищеское. Так улыбаются человеку, который идет рядом по крутому, смертельно опасному и смертельно трудному пути, готовый на все ради избранной цели. Ярославцеву показалось, что он вдруг на одну минуту увидел жизнь в ее самом настоящем значении, почувствовал близкое дыхание самой истории, озаренной светом ослепительных, сияющих своих вершин.
В то же время он увидел себя как бы со стороны и вдруг почувствовал пропасть, перед которой стоит.
Чувство стыда, боли, растерянности и отчаяния словно толкнуло его. Он приподнялся, шатнулся и снова сел.
Ленин посмотрел на него пристально.
— Вы очень бледны, однако, — сказал он. — Быть может, вы не совсем здоровы сейчас?
Ярославцев молчал, с трудом сдерживая дыхание и сжимая запекшиеся губы.
— Если вы не в состоянии приступить к делу сразу, пусть это вас не смущает. Вам надо немного окрепнуть, набраться сил. Это ведь даже не потребует много времени, молодость быстро возьмет свое. Главное, не сомневаться в себе, в своих силах. Сейчас на первое время мы дадим вам пособие и подыщем такую работу здесь, которая даст вам некоторый опыт. Я, наверное, смутил вас громадностью труда, который нам предстоит, но, когда вы поправитесь, подкрепитесь, это не будет пугать вас. Поверьте мне, я это знаю.
Теперь взгляд его был полон такой озабоченности, что Ярославцев почувствовал себя раздавленным. Он уронил на колени руки и ощутил под полой твердый, мешавший ему предмет. Это был револьвер со взведенным курком, и он, этот револьвер, казалось, выпирал наружу и был виден всем.
На столе зазвонил телефон.
— Одну минуту, — сказал Ленин.
Он повернулся вполоборота и взял трубку.
Ярославцев встал и, вжимая голову в плечи, пошел, почти побежал к двери.
Никого не видя, он промахнул через приемную, выбежал на площадку и рванулся по лестнице вниз. На повороте он ударился боком о лестничные перила, и тотчас раздался грохот, гулко отдавшийся в ушах: курок спустился, и револьвер выстрелил.
Ярославцев ошибался, когда в день восстания подумал, что видит Юлию среди теснившихся на набережной людей. Юлии не было и не могло быть среди них. Она не знала, что произошло с Ярославцевым, где он находится, чем и как потрясен его ум.
Она очнулась в холодной и пустой комнате в Смольном. Пахло йодом и спиртом, и человек в белом халате, должно быть врач, стоял у окна и что-то объяснял человеку в гимнастерке. Ей задавали какие-то вопросы, она отвечала. Боли она не чувствовала, и только тревога за Ярославцева мучила ее.