Минувшей жизни злая кровь
Шрифт:
На четвертые сутки добрались до Рязани. Еще немного – и Москва! Но состав вдруг отвели на запасной путь на переформирование. Проверка документов. Москвичей – в одну сторону, военных в другую, а всех прочих – в третью. Им-то, «всем прочим», которые собирались в Москве учиться или работать, предложили двинуться на Запад – заселять опустошенные войной районы русскими. Зойка узнала, что пению можно учиться и в городе Львове, где есть знаменитый оперный театр. Ну что ж, в Москву она еще вернется когда-нибудь… известной певицей. Еще об этом пожалеет Москва-то… И повезли весь молодняк на Запад, в таком же раздолбанном общем вагоне пассажирского поезда, почти без остановок. Москву миновали ночью, и ничего, кроме темных громадин домов в слабом свете редких фонарей Зойка
Сразу за Москвой предстала безрадостная картина – сожженные станции, разрушенные города, обугленные леса и поля, ощетинившиеся искореженным металлом. Российские темные избы в затейливых наличниках разбитых окон сменились белеными украинскими мазанками под сгоревшими соломенными крышами. Разруха повсюду. Будто вселенский ураган неведомой силы все разметал на своем пути. На коротких стоянках торговки в вышитых рубахах протягивали пассажирам огурцы, помидоры и редкое на Урале лакомство – румяные яблоки, душистые груши, крупные синие сливы и еще какие-то невиданные фрукты-овощи. Наперекор войне ожили в украинских садах истерзанные снарядами плодовые деревья, дружно зацвели весной и принесли обильный урожай. И все это – ведрами, за копейки. У Зойки скулы сводило голодной судорогой от такого зрелища. Но страшно было залезать в потайной карман – увидит кто ненароком и вытащит, даже не почувствуешь. Нет уж, лучше семечек погрызть, может, завалялись еще в чемодане…
Львов, старинный европейский город, освобожденный от врага всего лишь месяц назад, оглушил Зойку невиданным прежде великолепием. Прямо как Ленинград на открытках, которые им показывала в школе училка-блокадница. Немцы Львов почти не бомбили, приберегая для себя. И все же следы уличных боев бросались в глаза повсюду. До войны здесь, на перекрестке древних торговых путей, еще недавно принадлежавшем Польше, безбедно жил настоящий интернационал – «западенцы» – поляки, венгры, украинцы, евреи, русские, белорусы, литовцы и другие. А теперь этот прежде жизнерадостный Вавилон казался вымершим. Одних уничтожили в концлагерях, другие бежали с немцами на Запад, кто-то не пережил голода и мучений военного времени, кто-то погиб, защищая родные стены. И вот теперь город надо наполнить свежей и преимущественно русской кровью. Так решили те, кому из Кремля виднее.
Приехавших временно расселили по общежитиям неподалеку от центра города. На следующий день Зойка отправилась на поиски оперного театра. Выйдя на площадь, она остановилась как вкопанная: ничего прекраснее ей еще не доводилось видеть в своей жизни, даже на ленинградских открытках. Украшенное устремленными к небу скульптурами величественное здание в стиле барокко возвышалось над обломками круглого фонтана в окружении искореженных деревьев и проутюженных танками скверов. Войдя в вестибюль, она зажмурилась от слепящего золотого сияния его убранства. Роскошная мраморная лестница с узорчатой ковровой дорожкой была перекрыта витым бархатным шнуром. Театр не работал. Зойка, увидев сбоку дверь с надписью «Дирекция», робко постучалась.
Нет, Зойку не прогнали из этого сказочного дворца. Даже прослушали. Надменная пожилая дама в старорежимных седеньких буклях, с густо напудренным лицом под черными ниточками бровей, в темном длинном платье с ослепительно белым кружевным воротником, с удивлением разглядывала деревенскую девчонку – будущую претендентку на оперную карьеру.
– Откуда Вы приехали, паненка? Ах, с Урала?! Да-да, мы очень признательны вашим солдатам, которые спасли это уникальное здание, – затрясла буклями хозяйка кабинета, спеша заверить посетительницу в своей лояльности: кто знает, чего ждать от новой власти и новых сограждан. – Такое есть только в Вене и больше нигде во всем мире! – заверяла она. – Уходя, немцы намеревались взорвать его. Театр заминировали: 22 июля город замер в ожидании непоправимого. Однако Матка Боска не допустила этого безумия: в последний момент уральские танкисты сумели прорваться к нему и предотвратить его гибель.
«Конечно, надо жить дальше. Театр даже в войну работал,
– Прошу Вас к инструменту, – пригласила она девушку следовать за ней. – К сожалению, люстра не горит, но нам это не помешает.
Зойка никогда раньше не видела рояля и даже не подозревала о его существовании. У них в клубе стояло старое расстроенное пианино с пожелтевшими клавишами, оставшееся от раскулаченных хозяев. Все же баян лучше, привычнее как-то… Массивный немецкий BLUTHNER с бронзовыми канделябрами, поблескивая лаковыми боками, напоминал огромного кита, внушая ей священный трепет.
«А, была-не-была! – решилась Зойка. – Сейчас я покажу этой сушеной вобле, что умею петь не хуже ихних худосочных артисточек!»
«Со-о-о-ло-вей мой, со-о-о-ло-вей! Го-оо-ло-сис-ты-ый со-о-оо-ло-вей!» – плеснулось ввысь с сильным оканьем, «по-уральски», петое Зойкой не раз на школьных вечерах под бурные овации неискушенных слушателей. Не дожидаясь аккомпанемента. Зачем? Она и так может.
Опешившая оперная дива в отставке, с трудом скрывая изумление и остро сочувствуя перевернувшемуся в гробу Алябьеву, попыталась остановить Зойку.
– Давайте попробуем для начала гаммы, – неуверенно предложила она.
– Давайте уж, – снисходительно разрешила Зойка.
Оказалось, что у Зойки совсем нет музыкального слуха. Никакого. И пение ее способен выдержать лишь человек с очень крепкими нервами. Конечно, технике исполнения можно как-то научить. Но уши новые пока пришивать не научились. Вот уж точно не самородок.
– Весьма сожалею, паненка, – скорбно потрясла буклями бывшая оперная дива, провожая Зойку к выходу. – Попробуйте себя на другой стезе. Говорят, в сентябре в городе откроют какие-то учебные заведения. Всего Вам наилучшего!
Оглушенная столь неожиданным отказом Зойка присела на остаток скамейки напротив театра и уставилась в пустоту. Что теперь делать? Других планов, как только стать певицей, у нее и в мыслях не было. Деньги почти кончились. Куда податься? Не домой же обратно… На чудом сохранившейся театральной тумбе отчаянно боролся за жизнь листок ватмана, отдираемый неумолимым ветром. Вдруг его развернуло навстречу Зойке: «…проводит набор…». Она рванулась к объявлению: «Львовский институт советской торговли проводит набор студентов на первый курс. Выдается стипендия. Иногородним предоставляется общежитие».
В сентябре во Львове действительно начался учебный год в школах и институтах, а у Зойки – новая жизнь студентки экономико-статистического факультета.
В группе оказались почти одни девчонки. Местных было мало. Остальные, как и Зойка, приехали кто откуда. Львовские паненки смотрелись чахлыми былинками рядом с их пышущими здоровьем провинциальными сокурсницами из тех мест, куда не докатилась война. Но было в этих девушках что-то такое – такое неуловимо городское, невиданно-иностранное, как в кино, – что хотелось немедленно принять на вооружение: прически с пышным коком надо лбом и витыми локонами, выщипанные рейсфедером удивленные брови, подкрученные горячими ножницами ресницы, маникюр, красивые блузки и платья с высокими плечиками, длинные вязаные жакеты с вышивкой на груди, хитро повязанные шелковые косынки и даже шляпки с ридикюлями, не говоря уж о фильдеперсовых ножках на высоких каблуках. И никаких телогреек с темными грубошерстными платками в крупную клетку и кирзовыми сапогами – неизбежной «моды» военных лет для большинства представительниц «прекрасной половины» огромной страны. Тут уж крепко задумаешься над выбором – картошка в мундире или крепдешиновое платье. Обнищавшие за войну горожане на рынке готовы были за продукты отдать последнее. Можно еще и кровь сдавать за бесплатный обед.