Минувшие годы
Шрифт:
Жданович. Удивительный ты человек!
Черемисов. С Митькой Месяцевым, с молодыми мастерами поставим опыты…
На пороге Трабский.
Добьюсь. Поставлю на своем. Пойду варить металл.
Трабский (с подчеркнутой европеизированностью, которая легко переходит в грубую бестактность). Вот как! Вы и меня посвятите в свои проекты? (Ждановичу.) Главинж,
Жданович. Слушаюсь. (Ушел.)
Трабский (приглашая Черемисова сесть). Прошу. Как надо понимать ваши слова?
Черемисов. В буквальном смысле. Перехожу на производство.
Трабский. А вы не думаете, Дмитрий Григорьевич, что этот жест может выглядеть трагически?
Черемисов. Я не подчеркивал и не подчеркиваю, что я обиженный.
Трабский (смеется). Знаю, знаю, на кого вы зуб имеете… Но вы преувеличиваете.
Черемисов. Не будем спорить.
Трабский (открыто). Ох, Черемисов, Черемисов, куда же мне вас деть? Я понимаю: производственник, человек большой энергии.
Черемисов. А я вам помогу… Вы меня пошлите в цех с особыми исследовательскими задачами…
Трабский (просто, с юмором). А вы оттуда начнете со мной борьбу?
Черемисов (в тоне реплики). Мне было бы сподручней из аппарата начинать борьбу. Прибавлю, Яков Яковлевич, у вас прорва ошибок, дилетантство… Ударила непогода, и вы завтра останетесь без хлеба.
Трабский. Не я планировал завод в пустыне.
Черемисов. А где же его планировать? В Москве, на Театральной площади?
Трабский (раздраженно). Я не меньше вас знаю, как планировать. Все дело в том, что мы из кожи лезем вон. Вы понимаете, не маленький.
Черемисов. «Нельзя не подгонять страну, которая отстала на сто лет… и которой из-за ее отсталости угрожает смертельная опасность». И вы не маленький.
Трабский. Цитата?
Черемисов. Да, цитата.
Трабский. А я в цитатах не нуждаюсь. Вы еще были мальчиком, когда я в Петрограде… Хотя это общеизвестно в партии. Вот что, Черемисов: уезжайте-ка отсюда подобру-поздорову. Какого чорта нам с вами драться!
Черемисов. А почему нам непременно драться?
Трабский (не обращает внимания). Назначили-сижу. Устал я. У меня склероз, подагра. Чуть непогода — боли. А я ведь в партии с пятнадцатого года. Старик.
Черемисов. В пятьдесят лет?
Трабский. Эх, дорогой мой, пятьдесят, но какие пятьдесят! Давайте лучше, Дмитрий Григорьевич, мирно разойдемся.
Черемисов.
Трабский. Как угодно.
Черемисов. Не понимаю. Почему вы мне работать не даете?.. Либо вам все равно, либо не все равно. (Сдерживаясь.) Поймите, что по-настоящему моя биография коммуниста начинается с первой пятилетки, с первыми людьми на стройке, с комсомольцами, которые учились обжигать кирпичи…
Трабский. Красиво. Биография хорошая. Но здесь рассказывают, будто вы критиковали что-то… выступали против генеральной линии партии.
Черемисов (изумленно). Я против генеральной линии?
Трабский (доброжелательно и пристально). Вы не пугайтесь. (Отвел в сторону глаза.) Не в лоб, конечно. Это было бы бездарно. (Прямо.) Но по какому-то принципиальному и серьезному вопросу вы, Черемисов, позволили себе критиковать…
Черемисов (прерывает, резко). Да, критиковал. И это навсегда определило мой жизненный путь большевика. Горжусь. А вы хотите меня припугнуть.
Трабский. Чудак вы. Черемисов! Надо же, наконец, нам с вами объясниться откровенно или нет? Было такое — критика советского правительства — или не было?
Черемисов. Было.
Трабский. Что же это такое было?
Черемисов. А то, что я решил критиковать линию технической отсталости. Я тогда был очень молод, многого еще не понимал, не знал, кто и зачем обманывает советское правительство. И меня сразу вызвал в Москву Серго Орджоникидзе, взял за руку и привел к Иосифу Виссарионовичу.
Трабский. Вот как! Интересно.
Черемисов. И я вам точно могу повторить, что мне сказал товарищ Сталин. (Доля вызова.)Интересно или нет?
Трабский. Но почему вы… так повышенно?
Черемисов (усмешка). Характер у меня такой… (Строго.) И есть еще незабываемые вещи у людей!.. Путеводные, определившие их судьбу.
Трабский (нетерпение). Но что же сказал вам Сталин?
Черемисов. А то сказал, что есть у нас два рода критиков. (Повторяет по воспоминанию.)Одни критики хотят исправить советскую власть, обревизовать, повернуть ее на свой вкус и толк. Никогда и никому не позволим мы ревизовать советскую власть, посягать на самое святое-на ленинизм. И есть другого рода критика, практическая, по живому делу, но без ревизии советской власти, без посягательств на самое святое — на ленинизм. К какому роду критиков вы хотели бы себя причислить?