Минуя границы. Писатели из Восточной и Западной Германии вспоминают
Шрифт:
Урсель писала поваренные книги, а позже стала вести популярные в ГДР телепередачи на кулинарные темы. Соответственно и ужин был великолепным. Выпивки на столе тоже хватало, что имело свои последствия. Алан и Джон, охваченные ностальгией, стали петь английские рождественские песни. Я радостно подхватила. Еще и еще по рюмочке, и вот уже оба товарища принялись горланить британские шлягеры военных лет! На границу я отправилась совсем поздно. Алан написал мне по-английски путаное послание для пограничников, в котором призывал их вести себя прилично, не то он им покажет. Записку я на всякий случай засунула в бюстгальтер, но и так успела на границу вовремя.
У нас на Западе за месяц
В конце 1969 года студенческое движение перешло в догматическую фазу, и я с сыном на некоторое время вернулась в Лондон, где преподавала в школе искусств. Но я настолько прониклась идеями студенческого движения, что культура званых ужинов и легкой светской болтовни оказалась мне совершенно чужда, и спустя год с небольшим мы вернулись в Берлин.
Следующие десять лет я пыталась, как жонглер, удержать в воздухе все шарики одновременно, то есть зарабатывала на хлеб, занимаясь школьными и профсоюзными делами, но главным образом все-таки живописью. В промежутках я, помимо школы (точнее, училища для воспитателей), еще делала документальные телепередачи, готовила книгу о насилии над женщинами, а потом шесть месяцев работала в первом, только что открывшемся Женском центре. Сын-подросток помогал мне по дому, но все равно времени не хватало. В Восточный Берлин я почти не ездила. Элизабет иногда бывала на Западе, и мы с ней встречались. Алана в те годы я не видела.
Осенью 1979 года сын стал жить отдельно. Спустя год я оставила преподавательскую работу, и вдруг у меня появилось время. Очень скоро я опять стала ездить в Восточный Берлин. Снова бывала у Элизабет в ее красивой просторной квартире. Теперь я пересекала границу по западноберлинскому паспорту, потому что зарабатывала живописью и была вынуждена экономить. На каждой визе я экономила по пять марок. Но мне все равно приходилось обменивать двадцать пять немецких марок на марки ГДР по курсу один к одному — хоть как англичанке, хоть как берлинке. Вскоре я помирилась с Аланом и побывала у них с Урсель в квартире на Штраусбергерплац, столь же красивой и просторной.
Чтобы поехать на Восток, мне вообще-то нужна была не виза, а пропуск. Для этого следовало не позднее чем за три дня до поездки подать заявление в бюро пропусков, открытое властями ГДР на улице Йебенсштрассе у вокзала Цоо. Пройти через большой серый двор в серое здание и подняться по серой лестнице на второй этаж. Там вытянуть номерок, заполнить анкету и ждать. Нет на свете ничего более безотрадного, чем ожидание милостей в государственном учреждении. А здесь было особенно безотрадно, потому что дело происходило среди чрезвычайно дотошных чиновников. При всей их «корректности» становилось жутковато. Если повезет, прождешь не больше четверти часа. Затем сдашь анкету. Спустя два дня заберешь пропуск, двойную зеленую карточку — ее опять-таки надо заполнить. После чего можно отправляться в «Берлин, столицу ГДР».
Тогда, в начале восьмидесятых, я еще не так часто ездила в Восточный Берлин, где у меня было мало друзей. Но круг знакомых постепенно расширялся, и спустя несколько лет я уже бывала там дважды или трижды в месяц. Почти всегда я ездила через КПП на Инвалиденштрассе, где дружелюбнейший пограничник, если была его смена, приветствовал
Другие пограничники мне, в общем, не запомнились, но был среди них один пакостник, чью неприветливость и редкую педантичность мне не раз пришлось испытать на себе, возвращаясь домой. Он выполнял проверку подчеркнуто неторопливо. Сначала со всех сторон разглядывал удостоверение личности, которое тогда еще складывалось книжечкой. Затем, осмотрев машину изнутри, прощупав сиденья и посветив фонариком в бардачок, грубо приказывал открыть капот, чтобы и мотор осветить фонариком, а другой рукой проверить, не спрятала ли я там чего. Столь же подробно досмотрев багажник, он приносил зеркальце на длинной рукояти и совал его со всех сторон под мою машинку. Под конец он несколько минут ковырял толстой проволокой в бензобаке. Мне до сих пор неведомо, что он надеялся там отыскать.
Как-то раз мы с приятелем отправились за грибами в лес близ Гранзе. Дело было накануне Дня основания ГДР. Примерно из половины окон в Гранзе свисали флаги с молотом, циркулем и венком из колосьев. Витрины украшали фотографии Хонеккера в серебряных рамках рядом с упаковками шоколада «Ата» и «Халлорен». На рыночной площади возле красивого памятника Шинкеля румяные деревенские ребята целой группой репетировали к завтрашнему дню музыку погромче. А вообще, в Гранзе была скука смертная. Улицы пустые, тоскливые. В субботу днем не работала ни одна кондитерская, ни один продовольственный магазин.
Грибов мы собрали немного. Видно, поутру в лесах уже побывали грибники, и пришлось довольствоваться подросшими к нашему приходу хилыми каштановиками. И все-таки одну небольшую корзинку мы заполнили. На Инвалиденштрассе нас встретил не тот пакостник, а какой-то неприметный пограничник. Но стоило нам открыть багажник, как он, увидев грибы, воскликнул: «Даже это у нас забирают!»
Однажды в 1985 году Элизабет рассказала мне о своих друзьях из Бранденбурга — о Готхольде Глогере, художнике и писателе, и его жене Хельге.
— Вас обязательно надо познакомить, — заявила она, — я уверена, тебе понравятся и они сами, и то место, где они живут.
Вскоре я случайно встретила Готхольда на чьем-то дне рождения. Высокого роста, лет около шестидесяти, седой, лукавинка в улыбке, глаз так и подмигивает, сережка в левом ухе. Мы разговорились и сразу же понравились друг другу. Очень скоро я побывала у Готхольда и Хельги в Крааце. Элизабет объяснила мне, как добраться: «Едешь прямо по девяносто шестому шоссе на север. За Лёвенбергом будет указатель на Good Germans’ Dorf [48] , там повернешь направо. За Хезеном начнется проселочная дорога, ведущая к дому Глогеров».
48
Деревню добрых немцев ( англ., нем).
Я свернула на Гутенджеменсдорф, проехала до Хезена и еще немного по Брандербургской аллее, а солнце сверкало в листве деревьев. На развилке мне навстречу выкатил трактор.
— К дому Глогеров — сюда?
— Да, они вас уже ждут, — ответил тракторист.
Слева и справа от песчаной дороги — кусты, затем какие-то дома, поворот, и вдруг — все будто расступилось. Красивый старый деревенский дом, перед ним лужайка. Ставлю машину за домом. Под деревьями пасутся овечки, мельтешат и квохчут куры. На веранде, на солнышке, сидит Готхольд и ощипывает утку, собираясь зажарить ее к обеду. Таким я впервые увидела Краац. И еще не подозревала, как часто буду ездить этой дорогой и какой чудесный мир обрету здесь.