Мир Ашшура. Дилогия
Шрифт:
Фаргалу никто раньше не говорил, что он красив. А ему самому это в голову не приходило. Вот Нифру – действительно красивая. Или маленькая дочка Мили.
– Очень. Очень красивый,– повторил толстяк и вытянул гузкой влажные губы.
Фаргал опять промолчал.
Бубенец поднялся с земли, отряхнулся и встал рядом.
Горожанин щелкнул пальцами.
Тут Фаргал обратил внимание на носилки, около которых топталась четверка рабов, и еще одного человека, не раба, свободного, почтительно стоящего в нескольких
По знаку толстяка этот человек приблизился и подал хозяину вместительную бархатную сумку.
– На вот, возьми!
На пухлой ладони горожанина лежал ком липкой медовой пастилы.
Фаргал не шелохнулся. Толстяк ему не нравился все больше и больше.
– Ну тогда ты возьми.– Горожанин протянул сласть Бубенцу.– Вы – не здешние?
– Нет,– ответил Бубенец, взяв угощение: он никогда не отказывался от подарков.– Мы – цирковые. Вечером будем давать представление на площади. Приходите.
– Обязательно приду! – Толстяк, подмигнув Фаргалу, двинулся к носилкам.
– Богатый,– уважительно сказал Бубенец.– Видал, какие перстни?
Фаргал передернул плечами.
– Ну что,– спросил он,– двинем к нашим или еще пошатаемся?
– Вернемся – Мили нам опять какую-нибудь дурацкую работу найдет,– сказал Бубенец.– Будто у нас рабыни нет…
О богатом горожанине они забыли еще раньше, чем съели подаренную пастилу. И удивились, когда, вернувшись на рыночную площадь, обнаружили рядом с фургонами труппы знакомые носилки.
Толстый горожанин толковал о чем-то с Тарто. В руках он держал кошелек, но, судя по лицу старшины, разговор был неприятный. Наконец Тарто решительно мотнул головой и отошел, оставив толстяка в одиночестве. Тот постоял немного, глядя, как Кадол, Мимошка и Налус готовят место для вечернего представления, затем спрятал кошелек и ушел.
– Ага, явился,– сердито сказал Тарто, увидев Фаргала.– Марш в шатер и чтоб до завтрашнего утра оттуда ни шагу!
– Деда, ты что? – изумился мальчик.– А представление?
– Без тебя обойдемся! Ишь, любимец публики! – Старшина хмыкнул.
– Это из-за того, толстого? – догадался Фаргал.– Что ему надо?
– Купить тебя хочет, – сказал Тарто.
– То есть как? – удивился мальчик.– Я же не раб!
– Покупают и продают, парень, не только рабов.– Тарто взял его за руку и повел к шатру.
– Но это несправедливо!
– А кто тебе сказал, что у нас справедливый мир? – Старшина усмехнулся.– Ладно, не бойся, никто тебя не продаст!
– Я не боюсь! – Фаргал нахмурился.– Но почему я должен сидеть в шатре из-за какой-то жирной крысы? И зачем я ему?
– Ты будешь сидеть в шатре, потому что я тебе велю! – рассердился Тарто.– Марш! – и, подзатыльником придав названому внуку нужное направление, отправился к сыновьям.
«Жирная крыса» заявила, что является старейшиной и казначеем этого города. Власть и деньги. Такой
Никого из своих Тарто в случившееся посвящать не стал. Им – выступать. Старшина лишь сообщил, что сегодня труппа работает без Фаргала. И еще, без всяких объяснений, попросил Большого присмотреть за парнем.
Фаргал сидел в шатре и сквозь щель смотрел на сполохи факелов вокруг помоста. Он видел множество голов и изгибающуюся в танце фигурку Нифру. И огромную луну, повисшую над крышами домов. Из-за этого гигантского, налившегося мертвенной синевой шара все остальное казалось игрушечным. Игрушечные домики, люди-куклы и рокоток барабана – словно стрекочущий кузнечик.
Нифру завертелась волчком и упала. Танец окончен. Сейчас Кадол, Мили и Мимошка пойдут с чашами для сбора, а Большой возьмет Нифру на руки и унесет со сцены. Не для пущего эффекта. Жена Тарто настолько выкладывалась в танце, что часто и впрямь не могла подняться сама.
Луна завораживала. Фаргал не мог оторвать от нее глаз. Холодок пополз у него по спине. Не осознавая, что делает, мальчик поднялся, откинул полог шатра и шагнул в ночь.
Вокруг – ни души. Все, кто был на рыночной площади, собрались вокруг помоста. Фаргал слышал шум толпы, но как будто издалека. Даже лошади, привязанные всего в тридцати шагах от шатра,– словно в нескольких милях. Ноги сами по себе понесли Фаргала прочь, мимо опустевших рядов, к узенькой, уходящей вверх улочке. Луна пропала, заслоненная стенами. От канавы тянуло смрадом нечистот. Ни одного огонька в высоко расположенных окнах, только редкие звезды вверху, между почти сомкнувшихся крыш.
Фаргал, не думая ни о чем, переставлял ноги. Он не чувствовал вони, и темнота его не тревожила. Он знал, куда нужно идти. Остальное словно бы потерялось в синем тумане…
Большой, Тарто и Нифру подошли к шатру. Фетсианка куталась в шерстяной плащ – ей было холодно.
– Фаргал,– позвал старшина, откидывая полог.
В ответ – молчание.
– Его нет! – воскликнул Тарто, заглянув в шатер.– Нифру!
– Вышел прогуляться,– предположил Большой, но фетсианка уже выпростала из-под плаща руки. Пальцы ее осторожно искали что-то в ночном воздухе. Тарто напряженно следил за ней, а Большой, подняв повыше факел, озирался по сторонам.
Пальцы Нифру сжались, словно ловя невидимую нить.
– Погасите огонь,– чуть слышно проговорила она.
Тарто выхватил у Большого факел, швырнул на мостовую и затоптал.
– Агеон ис, агеон ан, агеон сян со…– наговаривала на старофетском Нифру, перебирая пальцами.— Агеон ма, агеон цза, агеон лу фон…
Голубая ниточка потянулась от ее руки в темноту. Слабенькая, еле заметная.
– Там,– дрожащим от напряжения голосом, проговорила фетсианка.