Мир Азриэля. Песнь ласточки
Шрифт:
— Почесть? — даже переспросила та, стараясь не отставать от женщины и одновременно не наступать на длинный подол её пурпурного платья с чёрным сверкающим бисером по краям. — Кажется, у нас разные представления об этом слове.
Медея изогнула губы в бесстрастной улыбке, ступив во тьму коридора с железными чашами под потолком на толстых цепях, в которых то и дело, что виднелись слабые блики алого огня, с каждой минутой разгорающегося всё больше и больше в попытках развеять подступающую из бездны темноту.
Здесь было до жути пустынно и холодно, да так, что на старых картинах и поставленных вдоль стен доспехах
С еле слышимым лязгом сняв чёрный фонарь с какой-то жалкой золотистой искрой, Медея на какой-то миг устремила полные задумчивости глаза на свою спутницу, словно оценивая её, и лишь после шагнула во тьму спускающейся вниз винтовой лестницы из ледяного чёрного камня с серебристой паутиной на стыках и какими-то тёмными, словно выведенными чьей-то кровью, знаками. Они спускались долго, и лишь золотистый свет от фонаря странными живыми бликами ложился на неровные стены, заставляя порой замечать мелькающие тут и там пустые тени, что оставались за их спинами, сверля немыми взглядами.
Меж тем женщина вынула из-за ворота чёрную длинную верёвку со сверкающим на её конце стальным ключиком и, преодолев последнюю ступень, осторожно просунула его в щель странного круглого замка, что тут же покрылся серебристыми линиями и, тихо звякнув, заставил стены перед ними с хрустом каких-то механизмов не спеша раздвинуться, пропуская в длинный мрачный коридор с тлеющими белыми угольками на стоящих у стен старинных чаш, покрытых серой паутиной. Вот где было по истине холодно и страшно. Казалось, ступи на одну из каменных плит, и оттуда тут же покажется жидкая алая кровь, по которой потом ещё придётся идти. Но почему-то Медею это не остановило, и та всё же вошла в коридор, усеянный по сторонам старыми железными решётками, в которых обитала своя, порой живая, тьма.
— Ты должна понимать, — подняв руку с фонарём и повернувшись в сторону застывшей на пороге от страха Марии, негромко произнесла та, хоть её голос эхом прошёлся по коридору, — что отсюда никому не суждено выбраться… ступивший под тень замка его вечный пленник до скончании времён. И ты не исключение, Виктория Грардер. Слишком наивно было полагаться на доброту и честность Безымянного короля… на любого короля или королеву. Сказка должна была оставаться на страницах книги, а не оживать в жуткий мир крови. И твой отец — тот, кто должен поплатиться за это. Когда король узнает, где он, тебя ждёт это.
Она отвела руку в сторону, давая жалкому свету просочиться через решётки ближайшей темницы, дабы лицезреть того, кто там находился. Жалкий остаток от того, что раньше звалось человеком, прикованный и подвешенный к стене цепями, в ободранных лоскутках одежды, свисающих с бледного тела, испещрённого как свежими, так и давними порезами и побоями. Волосы, блёклые и потерявшие цвет, запутанными патлами закрывали
— Их зовут безликими, — одарив пленника насмешливым взглядом продолжила Медея. — Им не нужна ни еда, ни питьё, ни свет… вечные пленники. И ты станешь одной из таких, если попробуешь соврать моему королю… взгляни поближе, этого всё равно не избежать.
Сглотнув и осторожно перешагнув через высокий порог, девушка ступила онемевшей ногой на покрытый изморозью пол, невольно жмурясь от золотистого света фонаря и сжимая в кармане перочинный ножичек, не зная, бежать ли сейчас или выжидать нужного момента. Врата сейчас закрыты, а замок окружён пропастью, а единственный вход и выход из этого треклятого острова — узкая тропа дороги из гладкого серого камня. Одно неверное движение — и можно уже прощаться с жизнью, которую так и не смог уберечь.
Коснувшись ледяной решётки дрожащими пальцами, она вгляделась во тьму по ту сторону. Странно, но даже сейчас, смотря на этого пленника, прикованного цепями к холодной стене, без единого намёка на лицо, она почти не ощущала ту самую нужную жалость, лишь странное смирение. Его лицо, спутанные волосы, изорванная в клочья одежда, худая не вздымающаяся грудь…
— Он мёртв? — не отрывая взгляда от пленника негромко спросила Мария.
— Нет… здесь никто не может умереть, — даже не соизволив взглянуть в его сторону сухо произнесла та. — Когда король отбирает у них лица, они больше не могут дышать, но их сердца продолжают биться, хотят они этого или нет… и оно может биться не одно десятилетие или век. Проверь, если не веришь.
Вновь коснувшись решётки и неуверенно потянув её на себя, заставив прутья с неприятным лязгом разойтись в стороны, девушка осторожно шагнула на покрытый серым сеном пол, стараясь ступать по золотистым бликам от фонаря и краем глаза следить за сверлившей её взглядом Медеей, поджавшей пурпурные губы и сжимавшей чёрное кольцо в руке.
Протянув подрагивающие от напряжения пальцы, она как можно осторожнее дотронулась сначала до ледяных лоскутов, обрамлённых тёмными капельками крови, и только после к неестественно холодной кожи на груди, тут же почувствовав тихие и ужасно долгие удары сердца. Оно и вправду продолжало биться не смотря ни на что, и от этого становилось страшно. А что, если этот безумец и с ней сделает такое, узнав, что она вовсе не та, кого тут ждали столько лет? И придётся уже тогда и ей висеть без лица в одной из этих вечно мрачных камер.
— И каждый… может отбирать лица у людей? — даже не взглянув на женщину поинтересовалась Мария, аккуратно убрав с лица пленника спутанные грязные волосы и вглядевшись в это белое жуткое полотно с тёмными впадинами там, где должны были быть глаза. — Или только он?
— Только он. Он же может и вернуть лица, но такого никогда не было, — вдруг качнула головой Медея, всё ещё продолжая смотреть куда-то в сторону, словно не замечая ничего вокруг. — Тут все… без лица.
— Все… без лица? — одними губами повторила девушка, вновь взглянув на прикованного к стене пленника. Вряд ли он был младше её, хотя, сколько находился тут вряд ли кто мог точно сказать. Может, ему уже насчитывалась не одна сотня лет? — А он за что стал безликим?