Мир без конца
Шрифт:
Кэт и Джоуни играли в грязи перед домом. Завидев Гвенду, они вскочили и бросились к ней. Скип громко залаял. Девушка обняла сестер, вспомнив, как думала, что никогда их больше не увидит; в эту секунду она была страшно рада, что воткнула кинжал в башку Олвина.
Мать на кухне кормила маленького Эрика молоком, придерживая кружку, чтобы не пролить ни капли. Увидев дочь, она вскрикнула от радости, поставила кружку на стол, встала и обняла ее. Гвенда заплакала и, разрыдавшись, уже не могла остановиться. Плакала, потому что Сим вел ее из города на веревке, потому что позволила
— Мама, отец продал меня. Продал за корову, я была у разбойников.
— Это нехорошо, — покачала головой мать.
— Хуже, чем нехорошо! Он подлый, злой… он дьявол.
Мать отстранилась:
— Не говори так.
— Но это правда!
— Он твой отец.
— Отцы не продают детей как скотину. У меня нет отца.
— Джоби кормил тебя восемнадцать лет.
Гвенда в недоумении смотрела на нее.
— Как ты можешь быть так жестока? Он продал меня разбойникам!
— И привел нам корову. Теперь у нас есть молоко для Эрика, хоть у меня и высохла грудь.
Девушка медленно выговорила:
— Ты защищаешь его!
— У меня больше никого нет, Гвенда. Твой отец не принц и даже не крестьянин. Безземельный батрак. Но он делал для нас все, что мог, почти двадцать пять лет. Работал, когда получалось, и воровал, когда приходилось. Благодаря ему выжили и ты, и Филемон, и при попутном ветре он сделает то же самое для Кэт, Джоуни и Эрика. Да, он грешил, но без него нам было бы хуже. Поэтому не называй его дьяволом.
Гвенда онемела. Она едва привыкла к мысли, что отец предал ее. А теперь оказывалось, что мать ничуть не лучше. Девушка растерялась. Это было похоже на то, когда мост ушел из-под ног: она с трудом понимала, что происходит.
Вошел отец с кувшином эля. Снял с полки над очагом три деревянных кружки и весело сказал:
— Ну, давайте выпьем за возвращение нашей непутевой девочки.
После долгой дороги Гвенде хотелось есть и пить. Она взяла кружку и жадно отпила, но, зная подходы отца, спросила:
— Что ты задумал?
— Как тебе сказать… На следующей неделе ярмарка в Ширинге, так?
— И что?
— Ну… можно повторить.
Девушка не поверила своим ушам.
— Повторить что?
— Я тебя продам, ты уйдешь с покупателем, а потом убежишь и вернешься домой. С тобой ведь ничего не случилось?
— Ничего не случилось?!
— А у нас теперь корова за двенадцать шиллингов. Мне ведь почти полгода нужно работать за такие деньги.
— А потом? Что потом?
— Ну там, другие ярмарки… В Винчестере, Глостере, откуда я знаю. — Джоби долил ей эля. — Поверь мне, это куда лучше, чем — помнишь? — срезать кошельки у сэра Джеральда.
Недавняя пленница отставила кружку. Во рту появилась горечь, как будто съела что-то тухлое. На языке вертелись грубые слова, гневные обвинения, проклятия, но она молчала. Буря чувств оказалась куда сильнее негодования. Какой смысл ругаться? Она все равно никогда больше не сможет ему верить. И мать не отступилась от него — значит, ей тоже нельзя верить.
—
Дома она стала товаром, которым торгуют на ярмарках. Что же ей делать? Уйти? С ужасом беглянка поняла, что это больше не ее дом. Открытие потрясло до основания. Она прожила в нем всю жизнь, но теперь почувствовала себя беззащитной. Нужно уходить. Не на следующей неделе и даже не завтра утром — сейчас.
Идти некуда, но это дела не меняет. Остаться, есть хлеб, который отец бросил на стол, означает покориться его власти. Тем самым она признает: ею можно торговать. Девушка пожалела, что выпила первую кружку эля. Нужно было отказаться и тут же уйти из его дома. Старшая дочь посмотрела на мать:
— Ты не права. Он дьявол. И легенды говорят правду: когда заключаешь сделку с дьяволом, в конце концов приходится платить больше, чем казалось сначала.
Мать отвернулась. Гвенда встала, накренила полную кружку, и эль пролился на пол. Скип тут же принялся его слизывать. Отец рассердился:
— Я заплатил за этот кувшин целый фартинг!
— Прощайте.
И Гвенда вышла из дома.
18
В следующее воскресенье девушка после службы осталась в церкви на заседание манориального суда, который должен был решить судьбу ее любимого. Собралась вся деревня. Иногда здесь проводили настоящие судебные слушания по вопросам невыплаченных долгов, спорных границ между полями, обвинений в краже или изнасиловании, но чаще принимали практические решения — например, когда начинать пахоту на общинной бычьей упряжке.
Теоретически вилланов судили лорды. Но законы, установленные в Англии почти три века назад вторгшимися из Франции норманнами, обязывали следовать обычаям предков, и для исполнения законов лордам приходилось обсуждать вопросы с двенадцатью присяжными — видными сельчанами. Так что на практике дело нередко сводилось к договору между лордом и жителями деревни.
Вигли осталась без лендлорда. Сэр Стивен погиб при крушении моста. Эту новость принесла Гвенда. Она же сообщила, что граф Роланд, обязанный назначить нового лорда, при смерти. Вдень их с Вулфриком ухода из Кингсбриджа граф пришел в себя, но его тут же свалила такая сильная лихорадка, что он не мог договорить до конца ни одной фразы. Вигли приходилось ждать.
Это было в порядке вещей. Лорды часто отсутствовали: уходили на войну, уезжали на заседания парламента, сутяжничали, а то и просто торчали в свите своих графов при королевском дворе. Роланд всегда назначал наместника, обычно одного из своих сыновей, но в данном случае не мог сделать и этого. В отсутствие лорда деревней управлял староста — уж как мог.
Обязанности старосты, или рива, состояли в выполнении решений землевладельца, что неизбежно давало ему определенную власть над сельчанами. Границы этой власти зависели от личных предпочтений лорда: кто-то контролировал своих старост жестко, кто-то — спустя рукава. Сэр Стивен отпустил поводья, но граф Роланд был необычайно строг.