Мир без жалоб. Прекрати ныть – и жизнь изменится
Шрифт:
Приблизившись, мы поняли, что собака тяжело ранена. Она пыталась встать при помощи передних лап, но задние лапы явно не работали. Джинджер снова и снова вскрикивала от боли. Из домов высыпали соседи, чтобы посмотреть, что за шум. Лия стояла как соляной столб и только повторяла: «Джинджер… Джинджер…» – на ее кофточке быстро растекалось влажное пятно, от струящихся по лицу слез.
Я оглянулся в поисках водителя, сбившего Джинджер, но рядом никого не оказалось. Я лишь увидел пикап с прицепом, уносящийся за город на скорости 90 км/ч. Несмотря
– Как можно сделать такое и просто уехать прочь? – воскликнул я яростно. – Ведь он не мог не притормозить перед поворотом… И наверняка он видел собаку, наверняка понял, что произошло.
Я вскочил за руль своей машины, ударил по газам и резко вывернул со двора на дорогу, оставляя за собой шлейф из пыли и щебня. На спидометре сто, сто двадцать, сто тридцать – по ухабистой дороге в погоне за человеком, который сбил собаку Лии и уехал прочь, даже не посмотрев нам в глаза. Я мчался по неровной поверхности так быстро, что возникало ощущение, будто машина парит над землей. В этот момент я успокоился в достаточной степени, чтобы осознать: если я сейчас разобьюсь, то моим близким от этого станет только еще хуже. Я скинул скорость, чтобы уверенно контролировать автомобиль, а между тем дистанция между мною и пикапом уверенно сокращалась.
Водитель пикапа не заметил, что его преследуют. Наконец, он повернул на подъездную дорожку своего дома и вышел из машины. На нем была видавшая виды рубаха и грязные джинсы. Засаленная бейсбольная кепка с какой-то дурацкой надписью была сдвинута на затылок, обнажая загорелый лоб. Я резко завернул, так что меня занесло, и припарковался прямо за ним. Выскочив из машины, я заорал:
– Ты сбил мою собаку! – мужчина обернулся и посмотрел на меня недоумевающе, как будто я обратился к нему на чужом языке.
В ушах стучала кровь, поэтому не могу быть уверен, что правильно расслышал и запомнил его слова:
– Я знаю, что сбил твою собаку… И что ты теперь собираешься делать в связи с этим?
Я на секунду остолбенел от этих слов. Затем, придя в себя, произнес, запинаясь:
– Ч-что? Что ты сказал?
Он улыбнулся, как будто бы пытаясь усмирить непослушного ребенка, и повторил медленно и с расстановкой:
– Я знаю, что сбил твою собаку… И что конкретно ты собираешься делать в связи с этим?
Ярость ослепила меня. В памяти всплыла фигурка Лии в зеркале заднего вида. Она стояла, вжав голову в плечи, и смотрела на корчащуюся от боли собаку.
– В стойку! – заорал я.
– Что? – спросил он с язвительной усмешкой.
– Стань в стойку! – повторил я. – Защищайся! Я тебя убью.
Пару минут назад здравый рассудок едва заставил меня сбросить скорость, когда я, кипя от ярости, гнался за этим человеком. Теперь же его наглая и надменная реплика по поводу сбитой Джинджер, которая, возможно, в этот самый момент погибает от полученных увечий, окончательно
Я ни разу не дрался в зрелом возрасте. Я не считаю, что драка – приемлемый способ разрешения конфликтов. Я даже не уверен, что умею драться. Но я хотел отдубасить этого мужика до смерти. Я совсем обезумел от гнева. И меня ничуть не пугала перспектива оказаться в тюрьме.
– Не! Драться я не буду, – сказал он. – А если вы ударите меня, мистер, то будете обвинены в применении насилия.
Я стоял, ошеломленный, в боксерской стойке. Стиснутые кулаки казались тверже алмаза.
– Дерись! – потребовал я.
– Нет, сэр, – процедил он сквозь остатки зубов. – Даже не подумаю. А вот если вы меня стукнете, это будет квалифицировано как нападение.
Он повернулся ко мне спиной и медленно побрел прочь. Я стоял на месте и трясся от ярости. Гнев отравил мою кровь.
Не помню, как я доехал домой. Не помню, как поднял Джинджер и отвез к ветеринару. Только помню, как она пахла, когда я в последний раз держал ее на руках. Помню, как тихонько заскулила, когда врач ввел иглу, чтобы прекратить ее страдания.
– И как мог человек сделать такое? – спросил я, сглатывая горькие слезы.
Потом еще много дней щербатая улыбка того мужика преследовала меня, являясь перед сном. Его слова: «Я знаю, что сбил твою собаку. И что ты собираешься в связи с этим делать?» – снова и снова звучали в моих ушах. Я живо воображал, что именно сделал бы с ним, если бы он вступил в драку. В этих видениях я видел себя супергероем, сокрушающим злодея. Иногда я представлял себе, что у меня в руках бейсбольная бита или другое оружие. Я причинял ему боль и увечья, жестокие увечья, чтобы они компенсировали все страдания – и мои, и Лии, и Джинджер.
На третий вечер, после безуспешных попыток заснуть, я встал с постели и стал писать в дневник. После того как я в течение часа выплескивал свою боль, горечь и возмущение, из-под моего пера вышло нечто неожиданное: «Обиженные обижают». Перечитав эти слова, как будто бы их написал кто-то другой, я спросил вслух:
– Что?
И моя ручка снова написала: «Обиженные обижают». Я откинулся на спинку стула, обдумывая написанное, и вслушался в голоса сверчков, воспевающих весеннюю ночь. «Обиженные обижают… – размышлял я. – И как же это связано с тем парнем?»
Обдумав все как следует, я начал понимать. Человеку, который смог с такой легкостью убить любимого кем-то пса, должно быть, была неведома та любовь со стороны животных, которую испытали мы. Человек, который способен просто уехать прочь, оставив позади рыдающего ребенка, наверняка не знает детской любви. Человеку, который отказался попросить прощения за то, что он разбил сердце целой семьи, должно быть самому когда-то разбивали сердце – много, много раз. Настоящей жертвой в моей истории был именно он. Несомненно, он действовал как злодей, но эти его деяния были порождением колоссальной боли, живущей внутри его.