Мир до начала времен

Михайловский Александр Владиславович

– Этого «самого умного», – показал я рукой на труп бывшего итальянского командира, – раздеть догола, отрезать голову и вздеть ее на пику на страх врагам, а тело бросить с мостков – пусть несет его река. Всех остальных, кто пал в бою, собрать и похоронить на берегу в братской могиле, а падре помолится за их души, ибо они не ведали, что творили. И еще. Если кто еще из офицеров припрятал оружие, то лучше сдать его сразу, потому что при добровольной сдаче я обязуюсь не убивать этого человека. Раз. Два. Три. Обыскать!

Александр, вот умница, и без команды переводил мои слова на немецкий для Гвидо Белло, а уже тот доводил мои распоряжения до команды на итальянском. Опять двойной перевод, так что учить итальянцев русский языка предстоит самым

настоящим способом. Кстати, офицеров я догола все же раздевать не стал, просто попросил их снять куртки и сапоги, после чего волчицы тщательно ощупали своих клиентов во всех местах и доложили, что никакого оружия, за исключением того, что даровано самим Великим Духом и болтается между ног, у этих двоих не имеется.

Ну, что ж, пора строить эту банду в колонну по два и вести ее на регистрацию и санобработку – второе в первую очередь, ибо воняет от них, как от месяц не мывшихся бомжей.

Четыре часа спустя. Первый этаж, правая столовая Большого Дома.

Большой Совет племени в полном составе собрался в Большом Доме за два часа до заката. Скоротечная, будто судорога утопающего, война с итальянской подводной лодкой закончилась, и теперь пришло время подводить итоги и попытаться понять, что это вообще такое было. Кстати, когда итальянские матросы помылись в бане (у легионеров), сдали свое шмотье в стирку и прожарку, временно получив взамен комплекты американской формы без камуфляжных пятен, и были размещены в римской казарме, лейтенанта Гвидо Белло также пригласили поучаствовать в разговоре. И вместе с ним в качестве переводчика пришел Александр Шмидт.

Когда военный вождь племени как собаку пристрелил бывшего командира подводной лодки, никто, по крайней мере открыто, не посмел усомниться в праве старшего механика возглавлять остатки команды. Главное, в этом не сомневалась сама команда, матросы и старшины, которым лучше был такой настоящий командир, чем полное ничтожество, пусть даже в статусе строевого офицера. А вообще еще и раньше в команде поговаривали, что старший механик их субмарины «красный», что он не одобряет политику дуче и все такое. Но разговоры, как говорится, к делу не пришьешь, тем более что пока Италия воевала только с Великобританией, оснований у командования Супермарины сомневаться в лояльности лейтенанта Гвидо Белло не имелось. Быть может, потом, после 22 июня 1941 года, такие подозрения бы и возникли, но это время в своем мире лейтенанту уже не суждено было застать.

Итак, вожди и приглашенные лица расселись на длинных скамьях за гладко обструганным столом, и слово взял главный охотник и военный вождь Андрей Викторович Орлов.

– Все прошло на грани фола, – сказал он, – было несколько моментов, когда мы оказывались на грани поражения, едва успевая пригнуться на поворотах. Первая моя благодарность – Антону-младшему, быстро и квалифицированно поднявшему тревогу. Если бы не он, то неизвестно, где бы мы сейчас были. Вторая благодарность – Сергею-младшему, сначала взявшему языков, а потом ружейно-пулеметным огнем очистившего палубу субмарины от присутствия неприятеля. Промедли он совсем немного – и мы имели бы на подлодке расчеты наготове, при орудиях и крупнокалиберных пулеметах, что сразу привело бы преимущество на сторону противника. Жертв с нашей стороны – как боевого состава, так и некомбатантов – могло бы быть выше крыши. Также моя благодарность – Александру Шмидту, послужившему переводчиком на переговорах, и княгине Сагари, которая вскрыла готовящийся обман. На этом добрые слова заканчиваются, и начинаются посыпания головы пеплом. Это именно я сразу после капитуляции, должен был приказать обыскать господ итальянских офицеров с таким же тщанием, как и матросов, но не сделал этого, отчего мне больно и горько. Если бы не княгиня Сагари и отец Бонифаций, дело в ближайшей перспективе могло бы кончиться плохо.

– Я тоже должен посыпать голова пепел, – сказал отец Бонифаций, – только не так сильно. Если бы я сразу

согласиться брать этот человек в монахи, такой опасной ситуации может и не быть. Но я сейчас говорить не об этом. Я говорить о том, что к нам сегодня попасть люди из проклятых времен, рядом с которым любой язычник из римский легионер – это просто святой. Это люди, которые знать заповедь Христа, но отвергнуть ее, потому что верить свой лжепророк. Этот Гитлер, о который вы говорить мне – настоящий Антихрист и достойный самый жаркий место в аду, и те кто был рядом с ним, поменьше, тоже не лучше. Они принести с собой грех, который тут не быть раньше. Гай Юний может делать из них хороший солдат, но грех – он как тихий яд, он остаться. Мы должен сделать все, чтобы так не быть. Тот грех должен быть размолот, скомкан и выброшен во тьму внешнюю. А тот человек должен видеть, что он есть куда стремиться.

– Эх, мальчики… – как-то невпопад со вздохом сказала Марина Витальевна, – а разве нельзя было попробовать вступить в переговоры, объяснить все и обойтись без стрельбы?

– Без стрельбы не обошлось бы, – мрачно произнес Петрович. – Если ты не веришь Андрею, поверь мне. Договариваться о мире с фашистами, пусть даже итальянскими, это все равно что попробовать ужиться в одной берлоге с крокодилом. Если бы Серега промедлил или Андрей не отдал ему вовремя соответствующий приказ, сейчас доктор Блохин без электрического света оперировал бы уже наших раненых, а те вооруженные силы, которые уцелели бы при артобстреле, отсиживались бы в лесу в ожидании темноты, чтобы под ее покровом попробовать совершить рейд возмездия. Мне сложно предположить, сколько человек у нас было бы убито, а сколько ранено, но это количество измерялось бы десятками. Помимо деревообрабатывающего цеха, казармы холостяков, семейного общежития и зимней столовой, мы лишились бы и «Отважного». Ведь, вытащенный на берег, он находился в прямой досягаемости для итальянских артиллеристов. Скажи, ты бы согласилась пожертвовать всем этим ради сомнительного удовольствия вступить в переговоры с таким подонком и фашистом, как Карло Альберто Тепати?

– Но это же страшно, мальчики! – сказала Марина Витальевна. – В каждом встречном видеть врага…

– Не в каждом, уважаемая Марина Антонина, – сказал отец Бонифаций, – а только в особо избранный негодяй. Если тут высадиться дикий сакс, то в них сначала придется стрелять из пулемет, и только потом нести Божье Слово кому пощадить пули. Мирный странник мы встретить как хороший гость, а враг с оружие путь не обижаться, если мы его убить.

– Да, это так, – сказала Лиза, тетешкая на руках маленького Виктора. – и Сергей, и мой муж, и все наши прочие воины сражались, имея за спиной свои семьи, жен и детей…

– А за что сражались волчицы? – спросила Ольга Слепцова. – Ведь в силу своей многочисленности, пока римляне не поставлены в строй, они составляют основную часть нашего войска.

– Волчицы сражались за общество, в котором их впервые признали людьми, а не бесплатным приложением к мужчинам, – вместо Лизы ответила Ляля. – Так уж получилось, что вместе с сельским хозяйством мы непроизвольно начали внедрять в это общество матриархат…

– Туше! – сказал Сергей Петрович. – Хотя, я думаю, до таких перегибов, как матриархат, тут не дойдет. И до специальных женских амазонских батальонов, воительницы которых обязаны убить трех врагов, прежде чем им позволят выйти замуж – тоже.

– И я на это надеюсь, – сказал Андрей Викторович, – ведь на такие выкрутасы идут по причине нехватки нормального мужского призывного контингента. Но давайте прекратим отвлекаться от темы и вернемся к нашим баранам. У нас еще праздник осеннего равноденствия на носу, и он одновременно должен превратиться в триумф в честь нашей победы над враждебным вторжением. При этом в число празднующих следует допустить и римлян, как уже почти закончивших свое искупление. Посвататься к ним по нашим обычаям никто не сможет, а во всех прочих ритуалах и веселье пусть они принимают участие по полному праву.