Мир! Дружба! Жвачка! Последнее лето детства
Шрифт:
Гриша окликнул Саню:
– Ну и че, шкет? Пора домой.
Саня посмотрел дяде вслед и бросил подарки на диван.
– Не нужны мне ваши жевки!
– Давай, давай, – поторопил Гриша.
Саня вздохнул и зашагал к выходу.
Во дворе мастерской стояла измятая машина. Саня сразу ее узнал.
Тот самый злополучный БМВ, из-за которого началась канитель с
Витя выскочил на улицу, уже переодевшись в полосатый тельник, и с размаху швырнул платье в урну.
– Извините… – Саня решил, что нет в мире лучше идеи, чем обратиться к Вите.
– Че тебе?
– Может, я могу что-то сделать? Хочу свой косяк перед дядей Аликом отработать.
– Тебе надо, ты и отрабатывай. – Витя отвернулся и собрался возвращаться в ангар.
– Ну пожалуйста, я все что угодно сделаю.
Витя прищурился. Один наряд ему точно необходимо на кого-нибудь спихнуть.
– Слушай. Видишь – «шишига» стоит?
– Че? – удивился Саня.
– Через плечо! ГАЗ-66. Там ящики с тушенкой. Нужно разгрузить. Нам к вечеру грузовик пустой требуется. Позарез.
– Хорошо! Сделаю. – Саня улыбнулся.
– И че смотришь? ГАЗ – там!
– Спасибо! – Саня побежал к припаркованному у труб зеленому армейскому ГАЗу, забитому доверху коробками с изображением красного креста.
Витя усмехнулся:
– Да не за что!
В институте, пока уборщицы надраивали полы, Федор надеялся отловить декана, Юрия Полиэктовича, и расспросить о своей рукописи.
Разыскивая его, Федор зашел в мужской туалет. Под дверцей кабинки виднелись отполированные ботинки.
Федор распахнул кабинку.
– Дверь закрой! – воскликнул декан.
– Хорошие новости! – радостно сообщил Федор, не обращая внимания на абсурд ситуации. В своей красной вязаной жилетке и белой рубашке он смахивал на береговой столб. – Пятая и шестая главы моего романа готовы! Помните, я давал вам почитать?
– Не помню, – нахмурился Юрий Полиэктович и поправил штаны.
Федор протянул папку Юрию Полиэктовичу и проговорил заискивающим голосом:
– А вы можете показать вашему знакомому издателю? Очень уж деньги нужны. Там такая живая история. Я бы с аванса вас отблагодарил.
Юрий Полиэктович застегнул ширинку и брезгливо поднял ладони:
– Я руки помыть.
– Ничего. Я еще раз напечатаю.
Юрий Полиэктович понял, что просто и деликатно улизнуть отсюда не получится.
– Федя, мне не нужен опус про Ивана Сергеевича. Тебе понятно или нет?!
– Все-таки прочитали. Как вам? – с затаенной надеждой спросил Федор.
– Честно?
– Да.
Юрий Полиэктович молча выудил стопку листов, а затем демонстративно запихнул их в фанерный лоток, куда складывали газеты и прочую замену туалетной бумаги.
– Вот, – сухо проронил декан и вышел из туалета.
– Подумаешь… – с досадой проворчал Федор. Он вытащил рукопись из лотка и отряхнул, скривившись. – Сам дерьмовые стихи пишет…
– Федя! – Юрия
В аудитории пахло деревом. Обитые лакированной фанерой стены отсвечивали в закатном солнце, поэтому казалось, что серые портреты Лескова и Горького улыбались. Но главное – здесь было тихо. Достаточно тихо, чтобы Федор мог страницу за страницей перечитать свой, как выяснилось, неудавшийся роман. Он вспомнил часы, когда перебирал материал и сверял события. Как вместе с Иваном проживал день за днем, чтобы во всех красках передать его историю. Какие надежды он возлагал на рукопись, уповая выручить хотя бы немного денег.
И все это – пустая трата времени. Федор смял лист и швырнул в урну. Достал следующий. Выбросил и его.
– Федор Иванович! – Дверь приоткрылась, и в аудиторию заглянула очкастая женщина с волнистыми волосами. Библиотекарь Татьяна привыкла стучаться уже после того, как входила в помещение. – А я опять к вам. Вы «Житие протопопа Аввакума» не сдали.
– Нет у меня никакого «Жития», – отрешенно ответил Федор.
– Потеряли? Вы тогда поищите еще, а я к вам завтра снова приду. Если вы не найдете – не страшно. Я… – Она медленно прикрыла дверь. – …спишу как ветхую.
Федор смял очередной листок.
Татьяна смутилась и неуверенно спросила:
– Федор Иванович, что-то случилось?
– Нет. Нет. Нет. Все хорошо. Просто я думал, что я писатель. Оказалось, обычный графоман. – Он пожал плечами и опять скомкал лист. – И место мое на базаре.
– Да что вы говорите? – Татьяна подалась вперед и ринулась к столу, приблизилась настолько, что Федор отчетливо различил запах «Красной Москвы». – Не может быть, чтобы человек с такой любовью к литературе плохо писал.
– Но вы же не читали… – Федор посмотрел на Татьяну. Пожалуй, ей немногим более тридцати. Милая, в нежно-розовой блузке с кружевным воротником, она напоминала аккуратную фарфоровую куклу.
– А давайте я прочту… – робко предложила она. – Я вам честно и непредвзято скажу, насколько вы талантливый.
Федор на секунду задумался. Встал и протянул библиотекарю уцелевшую часть рукописи.
Взгляды их встретились. Оба смотрели друг на друга почти в упор.
– Ладно. Спасибо вам, Татьяна.
– Можно просто Таня. – Она скромно улыбнулась.
– Таня… – Федор вынул из корзины и разгладил выброшенные листы, которые неожиданно снова приобрели ценность.
Таня взяла стопку, уселась за парту и принялась изучать. Федор бродил по аудитории. Добирался до последнего ряда и поглядывал в окно, а потом принимался наблюдать, как сменяют друг друга страницы в руках Татьяны.
– Федор Иванович. Федор Иванович! – Татьяна сияла. Она наконец дочитала рукопись.