Мир Гаора
Шрифт:
– Терпи, - строго сказала женщина, осматривая его шею.
– Лорен, там ещё много?
– Двое.
Она вздохнула.
– И все новообращённые?
– С ними пока всё.
– Хоть на этом спасибо.
Разговаривая с Лореном, она смазала Гаору шею той же мазью.
– Ошейник не опускай, пока не впитается. Завтра можешь мыться. Шею моешь когда, под ошейником промывай. И вытирай, как следует, не опускай на мокрое, разотрёшь в язву.
Она говорила устало и равнодушно, как давно
– Забирай его.
– Пошёл.
Он встал на ноги и повернулся к двери. И тут новое потрясение. В кабинете ждали своей очереди, стоя на коленях, две молоденькие и, как и он, абсолютно голые девчонки. Из одежды на них были только ошейники, волосы спускаются до плеч, закрывая уши, на лбах над бровями татуировка - кружок. Значит, прирождённые. Он инстинктивно прикрылся руками, проходя мимо, и одна из них хихикнула, а другая быстро показала ему язык. Хмыкнул и санитар.
Что их так насмешило, Гаор не понял. Хотя... кажется, можно догадаться. Он оделся, и санитар вывел его в коридор, передав надзирателю.
– Руки за спину, вперёд.
Тем же путем его повели обратно. Ошейник сильно давил шею, но попробовать убрать руки из-за спины, он не рискнул. На гауптвахте тоже попытки шевельнуться без приказа карались сразу и намного жёстче. "Ну да", - сообразил Гаор. На "губе" - подохнет, туда и дорога, а здесь его ещё продавать собираются, и, значит, берегут. Ворохнулась мысль, что могут отправить в другую камеру, но он задавил её. Было бы слишком страшно оказаться одному, без знакомых.
Но, к его облегчению, оказался Гаор опять там же. И сразу прошёл к своему месту рядом с Седым и сел на нары.
– Куды гоняли?
– спросил Зима.
– Повылазило тебе, не видишь? К врачу, - ответил за Гаора Чалый.
– Так, Рыжий?
Говорить Гаор не мог, и молча кивнул. Седой с улыбкой посмотрел на него.
– Перетерпи, он новый жёсткий, обомнётся, будет свободно двигаться. Лоб тоже промазали?
Гаор снова кивнул.
– А мы тут на прогулку ходили, - стал рассказывать последние новости Чалый.
– А Сизаря и ещё двух с того конца на торги дёрнули.
– Рыжий, а баб видел? Ну, у врача.
Гаор осторожно кивнул.
– Нуу?
– оживились парни.
– И много?
Говорить Гаор ещё не мог и потому молча показал два пальца.
– Больше-то тут и поглядеть на них негде.
– Это тебе не в Таргуйском.
– В посёлке-то с этим свободно.
– Это по управляющему глядя.
– Ну, завсегда так.
– И в казармах везде по-разному.
– Вот помнишь, ребя, мы там эти дуры пустотелые делали, так там, Рыжий, веришь, нет, отбой, надзиратель казарму запрёт и дрыхнуть уходит, а там хоть огнём всё гори, - рассказывал Чеграш, - решётки промеж
– Это они, небось, по директорскому пузу рассчитывали, - засмеялся Гиря, - он бы точно застрял, а нам-то...
– Главное, к побудке на место успеть.
Гаор невольно засмеялся и тут же закашлялся. Осторожно тронул шею, вроде мазь впиталась, и попробовал сдвинуть ошейник вниз. Тот неожиданно легко сел на основание шеи. Сразу стало легче дышать. Гаор откашлялся, перевёл дыхание и ответил.
– Это в любой казарме главное.
Парни переглянулись.
– В любой это как?
– Ну, в солдатской.
– А рази там запретно?
– Там же свободные.
Гаор сел, подобрав под себя ноги. Уж о чём-чём, а о казармах он мог рассказать.
– В казарме нельзя. Выйдешь по увольнительной и гуляй, как хочешь, только патрулю не попадайся, - начал он.
– И сильно гулял?
– Ты что ж, солдатом был?
– Был, - кивнул Гаор.
– А гулял по-всякому. Как с деньгами было. За увольнительную тоже заплатить надо.
Седой, улыбаясь, смотрел на них и слушал, не вмешиваясь. Камера жила своей жизнью, и всё это казалось Гаору уже привычным и даже не слишком отличалось от того, как он прожил большую часть своей жизни. Ну, мятые штаны и рубахи вместо формы, ну, небритые и лохматые, ну, в ошейниках, а так-то... бабы, жратва, выпивка, кто что когда видел и пробовал по этой части.
– И послаблений не было?
Гаор невольно помрачнел.
– Когда послабления... не к добру они. Перед Чёрным Ущельем нам тоже... строевой нет, начальство нас не трогало, девок, кто хотел, прямо в казарму приводили.
– Это почему?
– спросил Чеграш.
– Смертники, - пожал плечами Гаор.
– Оттуда живым мало кто возвращался, а со смертника какой спрос. Если я в Чёрное Ущелье назначен, мне "губа", ну гауптвахта, - пояснил он, заметив недоумение парней. Они снова не поняли, и он уточнил, - вроде тюрьмы для военных, но не надолго, а так, не больше месяца.
– Ага, понятно.
– Давай дальше, Рыжий.
– Ну вот, мне не то, что "губа", мне и трибунал не страшен. Всё равно уже. Дальше фронта не пошлют, меньше пули не дадут. Нас и не трогали.
Парни слушали, приоткрыв рты. Набралось ещё слушателей.
– А Ущелье это что?
– Это в горах, - Гаор стал помогать себе руками.
– Ну, вот две как стены, а между ними дорога. И река. Они лезут, мы отбиваемся. Мы вверх сунемся, нас вниз скинут. Вот такой чехардой. То бомбёжка, то обстрел, то атака, - он невольно поёжился.
– Мясорубка. Мы кадровые, аттестованные, ещё держались. А новобранцев привезут, за сутки состав уполовинится, а через неделю и сменять некого.