Мир Гаора
Шрифт:
– И сам поил?
– вдруг спросил Старший.
– А за это и врежу, - сразу разозлился Гаор, - и что ты Старший, не посмотрю. Сволочью я не был, хоть и сержант. Это старослужащие любят, а на фронте за такие шутки быстро расплачивались.
– Ладноть тебе, - спокойно сказала, Матуха, - развоевался. Старший, ты как?
Старший выплюнул последнюю порцию и, перевернув вверх дном кружку, потряс ею над унитазом.
– В порядке я, - ещё сиплым, но уже уверенным голосом ответил он.
– Значит, это они шутят так, говоришь?
Гаор кивнул.
–
– спросила Матуха.
– Не было его, - ответил за Старшего Гаор.
– А это откуль знаешь?
– спросил Старший.
– Ты б тогда не вышел оттуда, - усмехнулся Гаор.
– Они масло из оружейного шкафчика доставали? На стене у них, так?
Старший не слишком уверенно кивнул.
– Ну вот, с маслом бутылка круглая, а там ещё две стоят. Одна квадратная, она с эссенцией, концентрат, его глотнёшь, тебе пищевод выжжет, трое суток умирать будешь, и не поможет ничего, там уже только операция, а кто тебя на неё повезёт. А ещё одна, маленькая, треугольная, это чтобы даже в темноте на ощупь не перепутать, она с королевской водкой, кислотная смесь, железо разъедает, там сразу смерть. Он бы тебе этого намешал.
– Рыжий, - вдруг вмешался Махотка, про которого они все даже забыли, - а ты всё это откуль знаешь? Ну, про бутылки.
Гаор невольно рассмеялся.
– Я ж служил. Фронт да училище, это...
– он даже запнулся, считая, - я выходит, пять да восемь, да четыре, семнадцать лет в армии, вот и знаю всё про это.
– Ладноть, - сказала Матуха, - обошлось и ладноть. Завтра тебе, Старший, травки заварим, чтоб нутро не болело, а сейчас спать идите.
Она повернулась и вышла, ловко вытолкнув перед собой Махотку и оставив их вдвоём.
Они стояли и молча смотрели друг на друга. Оба высокие, полуголые, и очень похожие сейчас. Старший вдруг протянул правую руку и положил её на левое плечо Гаора. Гаор понял, что это начало какого-то обряда и растерялся. Старший понял его растерянность и сказал.
– И ты так же.
Гаор повторил его жест.
– Плечо к плечу, - тихо сказал Старший.
И Гаор, уже начиная догадываться, эхом повторил за ним.
– И сердце к сердцу.
И когда Гаор повторил эти слова, Старший притянул его к себе так, что они соприкоснулись левыми сосками. Там, где сердце - понял Гаор.
Подержав его так с мгновение, Старший легко и необидно оттолкнул его от себя, огляделся и поднял с пола свою рубашку, повертел в руках.
– Вот...
– выругался он, - совсем новая ведь. К празднику как раз получил. Отстирается, не знаешь?
Гаор пожал плечами.
– Смотря чем стирать. Бывало и не отстирывалось. Сколько бутылок мешали?
– Сначала пять, а потом... хрен их знает, у меня чегой-то с глазами началось.
Гаор тихонько присвистнул.
– Крепок ты, Старший, если с пяти начали, да три стакана... как это ты до коридора дошёл. Сейчас глаза как?
– Прояснело. Пошли, Рыжий, поздно уже. Ну, отпраздновали...
Гаор рассмеялся.
– На Новый Год напиваться положено, так что всё по правилам.
– Пошли они
– А что?
– догадался Гаор, - плита электрическая?
– Ну да, на токе, все без жратвы останемся.
– Посмотрим, - спокойно ответил Гаор.
– Петришь?
– пытливо посмотрел на него Старший.
– Посмотрим, - повторил Гаор.
– Тады пошли, - кивнул Старший.
Они вышли из уборной в сопящий и храпящий сумрак спальни. Если кто и подслушивал, то давно убедился, что всё в порядке и заснул. Да и Матуха наверняка успокоила всех. И уже лёжа под одеялом, Гаор вдруг вспомнил, что кружка, соль и ложка так и остались там, в уборной, на полу, но сил - встать и идти за ними - уже не было. Как и записать на третий лист, что тузлук - это, скорее всего, крепкий солевой раствор.
К счастью, надзиратели сменялись перед побудкой, и свет им включили, хотя подъём и не объявляли. Но голод тебя всегда разбудит вовремя, и в привычный период спальня зашумела просыпаясь. Этот шум и разбудил Гаора. Он оторвал от подушки голову, тяжёлую, будто сам вчера напился, и приподнялся на локтях - привык спать на животе, пока спина заживала.
– Чего, утро уже?
– Лопать не хочешь, так лежи, - засмеялся Волох.
Гаор зевнул, потряс головой и спрыгнул вниз. Еда - это святое, ни проспать, ни опоздать нельзя. Как окопы рыть - он больной, как к пайку - так здоровее всех. Всегда так было.
Никаких следов ночного происшествия в уборной не было, никто ни его, ни Старшего, ни даже Махотку ни о чём не спросил. Чему Гаор был очень рад. Здешних порядков он не знает, а там, в прежней жизни, не выдержать капральской смеси если не позор, то слабость, которой стыдятся, и ему вовсе не хотелось, чтоб Старшего посчитали слабаком. Потому и велел Махотке молчать. Там полагалось, шарахнув стакан, выйти строевым шагом и уже где-нибудь, где тебя никто не видит, чиститься самостоятельно, помощь принимали только от очень близких друзей, и то... Он потому, став сержантом, и спасал новобранцев от этого испытания любыми подручными средствами. Не потому, что брезговал возиться с одуревшими от адской смеси пацанами, а чтобы те себя на этом не теряли. Предупредить легче, чем лечить - говорили им на занятиях по доврачебной помощи, и он много раз потом убеждался в правоте этого изречения. Сам он проходил через капральскую смесь трижды. В седьмом классе, когда переходили на боевое оружие и тогда их поили капралы - сержанты-воспитатели, затем на первом курсе, когда выпускной принимал салаг, и уже в части, когда старослужащие принимали их, "свежачков". Сказав, что сам не поил, не обманывал, хотя на выпускном курсе участвовал в посвящении первокурсников. Но там до насильного вливания не доходило, доза была маленькая и без опасных дополнений. Водка, перец и масло - и всё. А в армии, он быстро оказался на фронте, где таким баловались только тыловики, ну и те, кому очень хотелось схлопотать пулю в спину от обиженного.