Мир, где меня ждут
Шрифт:
– Ну… знаешь, во время войны они меня по крайней мере не ненавидели, - улыбнулась слабо она. – Все меня боялись, пытались убить и так далее. А так пусть и иллюзия, но всё же лучше, чем вообще одной. Вот и окружала себя ими. Привыкла к ходячим мертвецам, к их молчаливости, бессмысленному взгляду и покорности. Привыкла жить среди них. Даже было немного страшно и непривычно потом вновь разговаривать с обычными людьми.
– А где была Констанция?
– Были времена, когда мы разделялись. В самом начале, когда я отводила
– Хм-м-м… знаешь, не удивительно, что тебя к ним тянет. Они же твои братья и сёстры, - пожал я плечами.
– Они не мои братья! – возмутилась наивная.
– Мы сто раз это проходили, мёртвая подруга. Они точно твои сородичи. А братья или нет, это уже дело десятое, - но увидев её целеустремлённое на спор лицо, усмехнулся.
– Ладно, не злись, Эви, я шучу.
– Глупая шутка, - надула она щёки.
– Да ладно тебе, - отмахнулся я, подходя к ней поближе. – Я понял, о чём ты.
И знаю, каково это. Просто Эви смогла пройти то же самое, что прошёл и я сам - когда тебя ненавидит весь мир. Однако мне повезло в каком-то смысле, и я был покойником в тот момент, а вот Эви как раз-таки получила всю эту порцию ненависти лично, наблюдая, как ей незаслуженно пугают детей.
Хотя пугали бы мной детей, это было бы круто! Почему Эви, королевой мёртвых, пугают детей, а мной нет?! Меня только и делали, что гоняли в хвост и в гриву, а потом тупо закопали на побережье и забыли. Хуйня какая-то несправедливая. А её увековечили в стишках, которые знает каждый ребёнок и, как следствие, знают все. Так что точно уж не Эви возмущаться по поводу того, что ею детей пугают. Её все хотя бы помнят, в историю вошла, а на меня хуй забили.
– Я теперь понимаю, почему тебя Констанция дураком зовёт. Ни капли тактичности. И своими словами ты иногда делаешь очень больно.
– А ты уже взрослая девочка, хватит обижаться на это.
– Дурак, - буркнула она.
– Возможно, - похлопал я по голове.
– Но прекращай воспринимать всё так близко к сердцу, а то глядишь, и не выдержит оно.
– Мёртвым всё равно, как ты говоришь.
– Но ты-то не мёртвая, - немного пододвинув её к себе, взяв за плечи и подмигнув. – Почти не мёртвая. А по мне так вообще живая. Более того, мне плевать, какая ты, пусть моралофаги идут нахуй.
– Тяжёлый ты человек, Патрик, - усмехнулась она. – И очень странный. Даже злиться не получается долго на тебя.
– Есть немножко такое. А пока нам стоит доработать план, как считаешь? Ворваться и заставить обосраться от страха, как ты хочешь сделать, круто, но не так, как можно всё провернуть.
– Ты о чём? Разве это не страшно?
– Ты же у нас будешь самой главной движущей силой. Сможешь покарать всех непослушных детишек и забрать их души, но стоит немножечко доработать твой выход, чтоб выжившие несли за собой к другим лишь страх и отчаяние.
– Хочешь сделать стратегическое преимущество? – спросило наивное дитя.
– Нет, хочу сделать пафосный выход, - подмигнул я ей. – Королева мёртвых выйдет по-королевски.
Тихая песнь разносилась по лесу и даже дождь своим шумом не мог заглушить её. Она пролетала между стволов деревьев, выходя из леса и долетая до тех случайных солдат, что сгрудились в своих палатках, укрывшись от проливного дождя. Тихая, спокойная, даже в какой-то мере по-детски милая, но в ней слышался лишь загробный холод.
– Какого… - пробормотал один из солдат. – Кому в голову пришло петь такую песню?
Обычная колыбельная про королеву мёртвых, что заберёт тех, кто не спит. Эту песню знал каждый, но вечером, в такую погоду и таким голосом, она заставляла покрываться тело мурашками ещё сильнее, чем холод.
Песня, которую пела молодая девушка, становилась всё громче и громче, будучи всё такой же тихой и спокойной, словно сама певица подходила всё ближе и ближе. Однако в такой дождь, да такая хорошая слышимость…
Солдаты выглядывали из палаток, накинув плащи и вглядываясь в лес. Они тихо шептались между собой, успокаивая себя тем, что в лесу есть много караульных, что были скрытниками сорокового лвла, и они бы точно подали сигнал. Но голос, так отчётливо напевающий колыбельную, приближался, заставляя их жаться друг к другу как испуганных детей.
Детские забытые страхи сейчас стали куда реальнее, чем раньше. Каждый, наверное, вспомнил историю про Эвелину, повелительницу мёртвых, что ночью идёт к неспящим детям. А может быть и к тем, кто постарше.
Многие мысленно усмехались, вспоминая об этом, и отгоняли эту мысль, но она уже проникла в их сердца и заставляла плотнее сжимать рукояти мечей. Теперь она преследовала их.
– Вон там, смотрите…
Эти тихие голоса, на границе с шёпотом, едва не сливающиеся с дождём, пронеслись волной по палаточному городку, но никто пока не бросался в атаку, ведь тревога не была поднята, а их охранники молчат. Все лишь наблюдали.
Наблюдали за двумя искорками, что начали пробиваться своим светом через пелену дождя.
Вот уже начала виднеться фигурка девушки в этой серости, и эти два огонька были ровно на том месте, где у нормальных людей находятся глаза. Словно они и были глазами этой тени.
Все замерли. Замерли, как замирают зайцы в свете фар. Как замирают люди, увидев опасность, но ещё не до конца осознав, что они видят, не понимая, что их ожидает, не чувствуя угрозы, хотя страх уже пробрал всех насквозь.
Ещё немного и уже хрупкая фигурка отлично вырисовывалась, напевая песню, звучащую уже как реквием. Она подошла к лагерю и остановилась на расстоянии метров пятидесяти от него, стоя на опушке леса.