Мир госпожи Малиновской
Шрифт:
Борович молчал, отвечая междометиями и только на вопросы, обращенные непосредственно к нему. Он мог не напрягаться, поскольку в ответ на замечание Малиновского, что он кажется изможденным, госпожа Богна пояснила:
– У господина Стефана нынче был сердечный приступ. Не станем заставлять его общаться.
– Болезни сердца – вещь весьма досадная, – ответил Малиновский.
Борович подумал: «Идиот».
Еще никогда его так не раздражала эта глупая манера Малиновского говорить вещи обычные, простые и бесспорные. При этом было понятно, что он уверен в полноценности своих слов и не считает их банальными, что эти «открытия Америки»
– Слишком крепкие морозы затрудняют жизнь, – говорил он например. – Но сильную жару тоже не все выносят.
За ужином Богна все же умело втянула Боровича в беседу. Началась она с современных стилей, после перекинулась на фольклор, и дискуссия вращалась вокруг проблемы целенаправленности и бесцельности искусства, от Древней Греции до нью-йоркских небоскребов и далее. Госпожа Богна полагала, что тут можно увидеть четкую линию прогресса или упадка – но лишь линию, Борович же защищал противоположное мнение. Полагал, что не может быть и речи о неразрывности, что даже наследование или мода подвержены специфическим, характерным для данной эпохи и среды отклонениям.
– Не может здесь быть ни прогресса, ни регресса в устойчивом значении, – доказывал он. – Зрелый стиль расцветает там, где люди приходят к зрелости выразительных и глубоких идей. Стиль – это идея. Это плод духа данной среды, это стремление – скорее выражение стремления – духа к утверждению в среде, это смысл его деятельности, влияния, господства.
Он приводил многочисленные доказательства, довольно глубоко разбираясь в этом. Некогда он даже совершил несколько путешествий и собрал обширный материал для исследования французской, кельтской, рейнской, итальянской и польской готики, о котором он всегда мечтал. Как раз на примере разницы между ними он принялся развивать свою теорию, когда заметил чувственный взгляд, которым украдкой обменялись госпожа Богна и Малиновский. Это словно окатило его холодной водой. Он вспомнил директора Шуберта, как тот посмеивался над покойником Ежерским, который ночами читал молодой жене Гомера.
Потому он неловко добавил еще пару фраз и замолчал.
– Да, – откашлялся Малиновский, – ты чертовски сведущ во всех этих исторических вещах. Надо бы тебе написать какую-нибудь статью.
Богна, должно быть, заметила, что замолчал он из-за нее, поскольку чуть зарумянилась и, желая, должно быть, доказать, что слушала внимательно, принялась развивать тему в подробностях и требовать схожих примеров из барокко. Однако Борович чувствовал себя шутом, а потому не пошел дальше пары общих заключений.
– А мне кажется, – отозвался Малиновский, – что тут можно говорить не столько о линии или расцветах духа, сколько о практическом смысле. Решающим оказывается технический прогресс, который позволяет строить все более удобные и дешевые высотки. Целесообразность! Вот единственный критерий. Что духу до удобного и дешевого жилья? Все дело в экономии материалов, места и работы при обеспечении максимального комфорта. Если тут есть некая идея, то это идея теплого, гигиеничного, хорошо проветриваемого жилья.
Он рассмеялся, а Борович сжал губы, чтобы не ответить ему обидным словом.
Госпожа Богна возразила:
– Ты все превращаешь в шутку, но принимаешь его сторону.
Борович взглянул на часы и встал:
– Уже одиннадцатый час, – сказал он. – Мне пора.
Встали и они. Малиновский,
– Когда разговор так приятен, совершенно забываешь о времени.
– Не стану вас задерживать. Как вы себя чувствуете? – обратилась она к Боровичу.
Он уверил ее, что совершенно нормально. Специально вышел первым в прихожую, чтобы оставить их одних, и удивился: Малиновский оказался настолько тактичен, что этим не воспользовался. Через миг оба уже оказались за дверью. В полоске света на минуту оставалась госпожа Богна и, когда они подошли к калитке, махнула им рукой.
Ночь была теплой и пахла зеленью. С востока прилетали ласковые дуновения ветерка, в котором деревья чуть раскачивали ветвями. Листья шелковисто шелестели, блестя в свете редких фонарей своей лоснящейся поверхностью и отсвечивая белесым низом. Улицы были пусты. По обеим сторонам уже погасили огни или закрыли ставни, и песочного цвета домики с красными плиточными крышами выплывали из густой зелени умиротворенно и плавно. Искристое небо вставало над ними тишиной, ясностью и неизменностью.
– Знаешь что? – сказал вдруг Малиновский. – Может, зайдем куда-нибудь на коктейль?
– Что?… – очнулся Борович.
– На часок, например, в «Адрию». Обойдется в худшем случае в шесть злотых, да по пятьдесят грошей на гардероб. Но хоть развлечемся.
– Спасибо, но нет. Иду спать.
– Вот ты нелюдимый, – зевнул Малиновский. – Посмотрели бы на выступления, увидели бы немало людей. Да и самому время от времени нужно бывать в свете, нет?
– Я не люблю низы…
– Но ведь и там бывает приличная компания!
– Дорогой мой, – с раздражением проговорил Борович, – я ведь сказал, что не пойду.
– Стареешь, хе-хе, – примирительно засмеялся Малиновский. – Появляется в тебе эдакая педантичность старого холостяка. А человеку время от времени стоит развлекаться.
– Когда идет дождь, становится мокро, – со сдерживаемой яростью произнес Борович.
– Что ты имеешь в виду? – заинтересовался Малиновский.
– Ничего, просто философское замечание.
– Странный ты… хм… Чудная ночь… Раньше ты бывал повеселее. Если не обидишься, скажу тебе по-дружески: становишься ворчуном. Мы одного возраста, а ты выглядишь как старик! На самом деле, может, это я выгляжу моложе. И кажется мне, что это не раз мешало моей карьере. Тебе все равно, но я бы не отказался от повышения. Если бы человек мог выглядеть по-разному! Так – для карьеры: солидный, с брюшком, эдак – для женщин. Женщины, однако, всегда предпочитают тех, кто помоложе. Теперь-то, хе-хе, я могу уже и толстеть… Видишь, наверняка ты потому и не женишься. Ты в куда лучшем, чем я, положении. Бываешь в тех сферах, где встречаются богатые девицы. А то и замужнюю мог бы увлечь. Взять хотя бы Бутрим. Представительная и дама в полный рост, а кроме того – имение земское и три доходных дома. Только надо обернуться с умом.
– Отчего же, черт возьми, ты на ней не женишься? – дернул плечом Борович.
– Пф!.. Высоковат порог для моих ног. Впрочем, Богна хотя и не имеет почти ничего, – потому как что там ей из Ивановки перепадет? – зато графиня из хорошей семьи, как ни посмотри, безукоризненная, а связи у нее колоссальные. Ха!
– И потому-то ты на ней женишься? – спросил Борович.
Малиновский повертел тростью.
– Ну и потому еще, что я ее люблю, – убежденно произнес он.
Они дошли уже до угла. Борович вдруг протянул руку: