Мир «Искателя», 2004 № 04
Шрифт:
— Нет!
— Послушайте меня, — голос звучал громко, наверно, Кадарос подошел совсем близко, сейчас он коснется ее своей бестелесной рукой…
Полина открыла глаза и не увидела призрака. В спальне было темно, и только какое-то едва заметное сияние… Полина повернула голову — Кадарос перешел к противоположной стене и стоял под пейзажем неизвестного художника, доставшимся Полине вместе с прочей утварью.
— Послушайте меня, — продолжал Кадарос, — и я уверен, что вы согласитесь.
— Вы следователь или убийца? — вырвалось у Полины.
— Конечно, следователь, — оскорбленно сказал призрак. — Вы не понимаете, что такое
— Не дай Бог…
— Ну, — философски заметил Кадарос, — все вы здесь будете, это неизбежно… Я вам кое-что объясню, чтобы вы избавились от естественных сомнений.
Призрак подошел ближе, но, почувствовав мысленное сопротивление Полины, остановился посреди комнаты, будто соляной светящийся столб.
— Смотрите, — сказал он. — В мире, который вы — и я, когда был жив, — называете потусторонним, не существует плоти, здесь живут души, которые, конечно, так же смертны, как и люди в материальном мире.
— Душа не может умереть, — сказала Полина.
— Еще как может! — воскликнул призрак. — Эти ваши предрассудки, эта ваша религиозная зависимость!
Если бы Полина могла смеяться, она рассмеялась бы Кадаросу в его вязкое, расплывающееся серо-зеленое лицо. Если бы она могла связно изложить свои мысли, то объяснила бы ему, что никогда не испытывала почтения ни к одной религии — ни к христианству, потому что в его истории была инквизиция, ни к исламу, потому что мусульманами были нелюди, взрывавшие себя в автобусах, метро и на вокзалах, а после этого попадавшие в мир Кадароса, где, возможно, находили если не семьдесят, то десяток-другой гурий, ублажавших их мужское нематериальное естество. Глупости какие — обвинять ее в религиозной зависимости!
— Конечно, душа умирает, — продолжал между тем Кадарос, то приближаясь к Полине на шаг-другой, то отступая будто под давлением ее отчуждающего взгляда. — Умирает, потому что есть смертельные душевные болезни. Я мог бы многое вам рассказать об этом, поскольку изучал проблему, прежде чем приступил к работе сыщика. Но это завело бы нас… Время, миссис Батурин, неумолимо… Вы слушаете, или то, что происходит в вашей смертной душе, вам сейчас важнее моих слов?
Полина молча кивнула. Пусть говорит. Пусть говорит скорее и уходит. Пусть уходит, она все ему пообещает, лишь бы он исчез. Пусть исчезнет, а утром она уедет отсюда навсегда. Поселится в отеле, а Максу все объяснит потом, когда он приедет. Муж увидит пятно на потолке в холле и на полу в спальне и все поймет сам.
— Умирая, душа переходит в мир, следующий за нашим, — говорил Кадарос. — Мир, в котором нет ни духа, ни, естественно, материи, а одни лишь разумные эмоции, очередная стадия бесконечного развития во множестве измерений Вселенной. Это естественный путь, как в вашем мире — путь плоти от рождения до смерти. Умирают в конце концов и эмоции, переходя в мир чистых идей. Я не знаю, что происходит с идеями, это меня не интересовало, я ведь практик. Действительно, что случается, когда умирает идея?.. Важно вот что: поскольку душа смертна, то ее можно убить. И тогда делом занимаюсь я, это вам понятно?
— Да, да, — сказала Полина и повторила еще несколько раз, чтобы он больше не обращался к ней с риторическими вопросами: — Да, да, да!
— Прекрасно, — одобрил призрак. — Преступление, которое я расследую, относится к разряду общественных, то есть особо опасных. Когда убитая душа переходит в мир эмоций,
— Смит…
— Да, именно.
— Но…
— Должна быть восстановлена справедливость! — воскликнул Кадарос. — Я не судья, я следователь! Я должен найти преступника или — это самое разумное и естественное, согласитесь — вернуть ситуацию в исходное состояние. Я могу — с вашей помощью — спасти погибшую душу. Если душа, назвавшая себя Смитом, вернется, то назовет своего убийцу. И я завершу дело. А суд решит… Вы понимаете теперь, как много от вас зависит и как много вы можете сделать для правосудия?
— Убить — ради правосудия?
— Ради правосудия, — спокойно сказал призрак. — Миссис Полина, этот человек, Джон Смит, не должен жить среди людей. Он не знает, что с ним произошло. Он сидит сейчас в своей комнате в заведении у Прескотта и мучается мыслями о том, что с ним случилось, кто он и откуда. Он объясняет свое состояние полной амнезией…
— Вы хотите сказать…
— Да, конечно, те редкие случаи, когда появляются люди, не помнящие себя, собственного прошлого… Когда я был жив, я знал одного такого… Бедняга, он наложил на себя руки и правильно сделал, он лишь вернулся туда, откуда… Но Смит — не тот случай. Я знаю его характер, я изучил его дело. Он не покончит с собой. В конце концов он окажется в тюрьме или в сумасшедшем доме! Убив его, вы…
— Тогда окажусь в тюрьме я, — мрачно сказала Полина. — На всю жизнь. Или даже…
Она не знала, существует ли в современной Британии смертная казнь. Раньше здесь вешали, это точно, Полина читала у Агаты Кристи. Как это… «Убийца должен висеть в петле, — сказал Пуаро…»
«Господи, — подумала Полина, — о чем я?»
— О чем вы? — с недоумением в голосе спросил призрак. — Вас никто даже не арестует. Поймите — живого человека по имени Джон Смит не существует. Он и сам не помнит себя. Если Смит умрет…
Кадарос говорил долго, Полина перестала его слушать, ей показалось, что в комнате начало светлеть, она не видела циферблата стенных часов, а наручные лежали на тумбочке слишком далеко, не дотянуться, но если начался рассвет, значит, скоро эта белесая нечисть исчезнет и можно будет немного вздремнуть — если удастся, конечно, — а после завтрака сложить чемодан и уехать в Лондон. Навсегда.
— И тогда правосудие восторжествует, — сказал призрак.
Полина молчала. Лучше не пререкаться. Пусть говорит. Скоро рассвет, и он уйдет. А что скажет Глэдис, подумала Полина, когда увидит утром пятна крови на потолке в холле и на полу в спальне?