Мир, которого не может быть
Шрифт:
Он смотрел на Сипара, идущего впереди. «Хитер, паршивец, — сказал он себе. — Знает больше, чем говорит.»
Так они шли много часов. День выдался жарче и суше вчерашнего, хотя это и казалось невозможным. В воздухе разлилась тревога. Нет, шалят нервы. Но даже если и так — человек не должен обращать на это внимание. Если он отдастся во власть настроений на здешней пустой земле — в том, что произойдет, ему придется винить только самого себя.
Стало труднее идти по следу. Вчера Цита убегала вперед, заботясь лишь о том, чтобы преследователи
Исчезновение следов беспокоило Дункана больше, чем он себе признавался. След не может исчезнуть полностью, если не изменяется ни погода, ни окружающая местность. В этом крылась загадка, о которой Сипар, наверное, знал куда больше, чем хотел рассказать.
Дункан внимательно наблюдал за проводником, но в поведении того не было ничего подозрительного. Он работал, как хорошая и преданная ищейка.
К вечеру плато, по которому они шли, внезапно оборвалось. Они остановились на краю обрыва, откуда открывался вид на бесконечные леса и широкую реку.
Казалось, будто они неожиданно вошли в другую красивую комнату.
Это был новый край, никогда доселе не виданный землянином. Никто не говорил, что далеко на запад, за кустарниками, раскинулся девственный лес. Люди, прилетавшие из космоса, наверное, видели его. Он показался им просто пятном иного цвета на теле планеты. И для них это не играло роли.
Для тех же, кто жил на Лейарде — плантаторов, торговцев, старателей и охотников, — это было важным открытием. «И я открыл этот лес», — с гордостью думал Дункан.
— Господин!
— Что еще?
— Гляди. Там скун!
— Я не…
— Там, господин, за рекой.
И тут Дункан увидел мглу в голубизне неба, скользящую, бронзового цвета тень. Он почувствовал далекий порыв шторма, скорее трепетание воздуха, чем звук.
Он завороженно смотрел, как скун несется вдоль реки, и видел, как он испепеляет лес. Скун ворвался в реку, и вода в ней всплеснулась серебряными столбами до самого неба.
И тут же скун исчез, пропал, лишь сожженный шрам тянулся через лес, где пронесся обжигающий ураган.
Еще на ферме Зиккара предупреждал его о скуне. «Начинается сезон скуна, — сказал тогда Зиккара, и если человек попал в скун — живым он не выберется».
Дункан глубоко вздохнул.
— Плохо, — сказал Сипар.
— Да, очень плохо.
— Налетает сразу. Заранее не угадать.
— Как насчет следа? — спросил Дункан. — Цита.
Сипар указал вниз.
— Мы успеем до темноты?
— Наверно, — ответил Сипар.
Спуск был трудней, чем они ожидали. Дважды они избирали неправильный путь, и тропа обрывалась вниз, на сотни футов, так что приходилось опять взбираться наверх и искать другую дорогу.
Они достигли подножия обрыва, когда уже начались короткие сумерки.
Скудно поужинав рокахомини, Сипар свернулся клубочком и сразу уснул.
Дункан прислонился спиной к обломку скалы, свалившемуся когда-то с обрыва и теперь наполовину ушедшему в землю, которая веками сыпалась на него сверху.
«Прошло уже два дня», — сказал он себе.
Нет ли правды в слухах, распространяемых в поселках? Может, и в самом деле не стоит гоняться за Цитой, потому что ее нельзя убить?
«Чепуха, — поймал Дункан. — Тем не менее преследование усложняется, идти по следу становится все трудней, да и Цита становится все хитрей и неуловимей. Если в первый день она убегала, то сегодня старалась сбить их со следа, А почему она избрала эту тактику только на второй день? Почему не попыталась обмануть их сразу же? А что будет завтра — на третий день?»
Он покачал головой. Невероятно, чтобы животное становилось изобретательнее в ходе охоты. Оно становилось более нервным, боязливым, но Цита вела себя совсем не так, как положено испуганному зверю. Казалось, она набирается ума и решительности. В этом было что-то устрашающее.
Далеко на западе у леса и реки послышались хохот и уханье стаи крикунов. Дункан прислонил ружье к камню и положил сучьев в огонь. Он взглянул в темноту на западе и прислушался к шуму. Затем поморщился и инстинктивно почесал в затылке. Он надеялся, что крикуны останутся вдали. Еще их не хватало.
За его спиной со склона сорвался камешек и подкатился к самому костру.
Дункан быстро обернулся. «Глупо устраивать лагерь под самым обрывом, — подумал он. — Если свалится камень покрупнее — им несдобровать».
Он стоял и слушал. Ночь была тихой, даже крикуны на время примолкли. Ну вот, свалился маленький камешек, и он уже перепугался. Надо взять себя в руки.
Он вернулся к камню и, когда наклонился, чтобы подобрать ружье, услышал отдаленный гул. Он быстро выпрямился, обернулся к обрыву, заслонявшему половину неба — гул усиливался! Одним прыжком он подскочил к Сипару, схватил его за руку и рывком поднял на ноги. Глаза Сипара открылись, и он растерянно замигал при свете костра.
Гул перешел в рев, и слышно было, как бухают громадные камни, перекрывая шум и шуршание сползающей вниз почвы.
Сипар выдернул руку и бросился в темноту. Дункан последовал за ним.
Они бежали, спотыкаясь в темноте, и преследовавший их грохот лавины наполнил ночь оглушительным громом. Несясь вперед, Дункан представлял себе, как ударяет ему в спину обломок скалы, как поток камней обтекает его ноги.
Ураганное облако пыли настигло беглецов, они задыхались и кашляли на бегу. Неподалеку, слева от них, подпрыгивал могучий обломок скалы, лениво ударяясь о землю.
И тут гром стих. Слышалось лишь шуршание земли и гравия, стекающего по склону.