Мир, полный слез

МакКарти Кит

– И все же ты неправ, Эндрю. Ты утверждаешь, что сначала Блум убил одного, который его шантажировал, а через несколько дней, в приступе ярости, второго. Мне в это не верится.

Сорвин вздохнул, чувствуя, что и сам верит в это с трудом. И все же он не сомневался в том, что Блум убил своего отца, а если смерть Мойнигана не вписывалась в общую картину, значит, она была следствием самоубийства.

– Пойдем, – произнес он, вставая. – Вряд ли мы что-нибудь выясним, если не зададим ему еще пару вопросов.

– Рано или поздно нам придется

предъявить ему обвинение. Если ты считаешь, что улик достаточно, к чему тратить время?

Но Сорвин был осторожен. Сайм и Таннер уже ушли домой, поручив ему разбираться самостоятельно. И поэтому он хотел быть на сто процентов уверен в том, что делает.

«Моя дорогая Нелл!

Что же мне сказать, чтобы успокоить тебя? Скажу без преувеличения, что мы с твоей тетей Пенелопой были совершенно потрясены. Мы не знаем, как это произошло, но можешь не сомневаться в том, что мы окажем тебе всяческую поддержку. Мы одобряем твое решение не прерывать беременность и верим, что в результате этой страшной истории родится дитя, воплощающее красоту и надежду.

Пожалуйста, звони и пиши без колебаний в любое время. Мы оба горим желанием помочь тебе. Возможно, ты столкнешься с немалыми трудностями, даже несмотря на твое привилегированное положение. Мы не сомневаемся, что твои родители сделают для тебя все, что в их силах, и все же ничто не заменит разговор по душам с любящими людьми.

Пожалуйста, не отказывай нам.

Любящий тебя твой крестный отец».

Елена чувствовала, что вторгается на запретную территорию, и тем не менее не могла преодолеть соблазн прочесть письма, написанные рукой отца. Она никогда не знала, что Нелл во время беременности переписывалась с ее отцом. Елена посмотрела на дату: третье апреля, значит, Нелл была уже на пятом месяце. Она бесшумно переворачивала страницы, чтобы не потревожить лежавшую рядом Нелл, поскольку это было вторжением в чужую личную жизнь. Чувствуя себя преступницей, она успокаивала себя тем, что это письма ее отца, а следовательно, у нее есть право прочесть их.

Тристан редко заходил к Грошонгу, и поэтому тот был сильно удивлен, когда в его дверь постучали.

– Мистер Хикман!

Тристан вымок до нитки. Вид у него был несчастный, и он явно не собирался обмениваться любезностями. Сняв куртку, Хикман бросил ее на пол и прошел в гостиную, не снимая сапог и оставляя на ковре грязные следы. Грошонг шел за ним по пятам.

– Что, черт побери, происходит, Малькольм? – обернувшись, спросил Тристан.

– Простите, не понимаю, – нахмурился Грошонг.

– Труп! Труп на Стариковской Печали!

На лице Грошонга появилось выражение легкого презрения.

– Ну и что? – неторопливо осведомился он с неумолимостью, неявно извращавшей отношения работника и работодателя.

Однако Тристан был слишком встревожен, чтобы вдаваться в подобные нюансы.

–

Что-то происходит, Малькольм.

– Правда?

– Бога ради!

Грошонг уставился на своего хозяина, словно оценивая, достоин ли он этого положения и заслуживает ли доверия. Потом управляющий подошел к буфету и достал оттуда бутылку виски.

– Выпьете? – спросил он.

Тристан нетерпеливо затряс головой.

Грошонг пренебрег приличиями и налил виски в один стакан.

– Я не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите, – произнес он, отчеканивая каждое слово. – У нас ничего не происходит.

– Ничего? Ты считаешь, что случившееся с Альбертом Блумом – это ничего?

– Ну, что касается Альберта, я не стал бы этого утверждать, но это не имеет никакого отношения к вам, семье и поместью.

Теперь недоумение появилось на лице Тристана.

– Но… – начал он, уставившись на своего управляющего.

– Убийство Блума не имеет к нам никакого отношения, – оборвал его Грошонг.

– А смерть Мойнигана?

– Лично я его не убивал, – сделав глоток виски, произнес Грошонг. – А вы?

– Нет.

– Вот и хорошо.

Тристан, нахмурившись, перевел взгляд с Грошонга на ковер.

– Насколько я понимаю, сына Блума сейчас допрашивает полиция, и все знают, что он угрожал своему отцу накануне вечером, – добавил Грошонг.

Тристан опустился в кресло, стоявшее у стены, прикрыл глаза и сделал глубокий вдох, словно пространство вокруг было пропитано амброзией. Через некоторое время он открыл глаза и уже гораздо спокойнее заметил:

– Хорошо.

Грошонг допил остатки виски и поднял бутылку. На этот раз Тристан не стал противиться. Грошонг разлил виски в два стакана и, подняв свой, заметил:

– Вам не о чем беспокоиться, мистер Хикман. Совершенно не о чем.

– Расскажи нам, что произошло, когда ты вчера подрался со своим отцом, Майкл.

Адвокат, сидевший рядом с Блумом, делал какие-то записи, не глядя на своего подзащитного.

– Я уже говорил вам… – устало произнес Блум.

– Да, мы уже обсуждали это, инспектор Сорвин, – внезапно отрываясь от своих бумаг, произнес адвокат. Казалось, он находится в полусне, а может быть, он обдумывал более интересное дело.

– Повтори, пожалуйста, – обворожительно улыбаясь, попросил Сорвин.

Блум кинул взгляд на своего адвоката и пожал плечами.

– Он пришел в «Танцующую свинью». И подошел прямо к стойке, хотя видел, что я сижу там, и знал, что это выведет меня из себя.

– А почему это должно было вывести тебя из себя?

– Из-за того, что он сделал. Из-за матери и… Фионы.

– А что он сделал?

– Он убил мою мать, – устало ответил Блум. – Он отказался позвать повитуху. Сказал, что сам справится. Но он не смог ничего сделать. И она умерла в страшных мучениях.

– Откуда ты это знаешь? Насколько я понимаю, ты же был тогда младенцем.