Мир полуночи. Партизаны Луны

Александр Ян

Антон просто не мог больше держаться. По щекам потекли слезы.

— Я разобрался с данными о свободных охотах… [47] на западе Украины. — Он шмыгнул носом. — Нашел деревни, прикинул, как что перекрывается… словом, где стоит искать. И тут вас… встретил.

Он закусил губы, сделал несколько глубоких вдохов… Слезы унялись.

— Синдром оставшегося в живых. — Варк протянул ему влажную салфетку. — Been there, done that, got the T-shirt. [48]

47

Свободная

охота — карательная акция, в ходе которой в определенном регионе на ограниченное время (как правило, одни сутки) снимаются все ограничения для ЛИФ — кроме тех, которые дает статусный чип (пайцза). Иными словами, в течение суток в этом регионе любой ЛИФ, независимо от того, исчерпал он квоту или нет, может потребить любое количество граждан, не имеющих статусной неприкосновенности.

48

Дословно: «Был там, делал это, взял футболку на память» (англ.). А по смыслу больше соответствует нашему «плавали, знаем».

— Ты очень хорошо сделал, что не стал искать контакты брата, — проговорил террорист. — Потому что она их наверняка уже нашла.

— Да, я… тоже так подумал. — Ментоловая эссенция охладила лицо, но салфетка быстро степлилась, а ему была нужна еще одна.

Варк дал еще одну.

На самом деле Антон «так подумал» далеко не сразу, а где-то через месяц. И покрылся мурашками, поняв, как легко мог бы влететь. Потому что, когда он бежал из Москвы — наугад, в полную неизвестность, — им руководила паника, а не рассудок. И то, что в приступе паники он кинулся очертя голову на Курский вокзал, а не по двум адресам, которые оставил брат, — чистая случайность.

— Он не врет, — сообщил варк террористу. — По меньшей мере он верит в то, что говорит. Хотя извини, Антон, но все равно история эта отдает мыльной оперой.

— Ты на себя посмотри, — скривил рот Савин. — Ты о себе новости почитай, чем твоя история отдает.

— Говорило сито иголке: «У тебя на спине дырка». — Варк хмыкнул. — Кстати, Ван Хельсинг, надо бы глянуть, как наш побег расписали.

— С утра ничего нового, — равнодушно сказал террорист. — Расслабься. Кончились наши пятнадцать минут славы. Сейчас мы интересны только СБ.

Варк раскрыл комм и подключился к новостным каналам.

— До какой станции у тебя билет? — спросил террорист.

— Львов, — ответил Антон.

— Извини, но ты сойдешь с нами. Раньше. В Золочеве. Поэтому дайте мне поспать.

Поезд пожирал украинскую ночь. Миновали Тернополь — никто в купе не сунулся. Антон специально следил, не сядет ли в вагон кто посторонний. Никто не сел.

Цумэ прикрутил ручку громкости — гнусная попса сделалась тише, а потом и вовсе сменилась приличным сканди-роком. Раненый, похоже, заснул. Антон вернулся к «Флагу».

Странно было: в школе история о том, как медицинский кордон полз через Мексику на юг, читалась как скучная агитка. А тут он поймал поток — документы, интервью, воспоминания, рабочие сводки вдруг обрели вес и объем… какая там агитка, это же было счастье — возможность что-то делать, возможность наконец, впервые за десятилетия, не отдавать смерти, а идти вперед и отнимать у нее. Навстречу войне и чуме — чтобы отступали они, а не ты. Какой там симбионт неизвестной этиологии, душу дьяволу продали бы не задумываясь, — за шанс, за тень шанса. Там был дневник Риестофера Кертиса — генерального санитарного инспектора «крепости Пуэбла» — до и после инициации. Кертис погиб через десять лет, в Эквадоре, когда там прорвало фронтир. Вряд ли он жалел, вряд ли кто-то из них тогда жалел.

Всем казалось, что преград нет — и с орором справимся, и структуры Сантаны как-нибудь подчиним… Люди те почти все уже умерли, но из варков наверняка много кто жив. Интересно, как им сейчас?

К Золочеву должны были подъехать в самый мертвый, самый глухой час. Ди пхи юй чхоу. [49] У мамы было много старых книг.

Антон опять подключился к терминалу поезда и открыл сводку последних новостей. О екатеринославском деле почти ничего нового. К счастью. А вот чего он раньше не знал — так это что групп террористов было две.

Варк снова пошел курить, а Антон задумался было, не пора ли будить раненого. Раненый избавил его от принятия решения.

— Запри купе.

49

Земля рождена в час Быка (кит.).

«Штирлиц знал, что проснется ровно через двадцать минут. Это была привычка, выработанная годами». Старые фильмы у мамы тоже были.

— Откинь стол и подними меня.

Опершись о стол грудью, он свесил руки. Антон понял: нужно помочь снять куртку.

Футболка на спине разрезана. Ну да, попробуй сними ее через голову.

— Водки, — сказал раненый, когда Антон снял с него футболку. У него была еще по-зимнему бледная кожа, и синяки на ней прямо-таки цвели. Пистолет он, между прочим, так из руки и не выпустил. А еще обнаружились ножны-браслет на правом предплечье. Не пустые.

Антон нашарил под сиденьем Цумэ бутылку, вынул пластиковый стаканчик из «обоймы» под стенной панелью.

— Хватит! — Антон вздрогнул и солидно перелил за пятьдесят граммов. — Давай.

Оружие он так и не спрятал, а правая рука явно никуда не годилась — из-под окровавленных бинтов, врезавшихся в кожу, от подмышки до лопатки расползалось очень нехорошее покраснение, а пекторальная мышца вздулась так, что любой воздушный шарик обзавидуется. Антон поднес стаканчик к губам раненого.

Он думал, что подпольщик станет ждать, пока водка подействует, но тот сказал:

— Нож вот, бинты в сумке под сиденьем. Действуй.

Антон сглотнул и вынул нож из чехла на запястье.

Короткий и широкий, он был тонок и остер, как опасная бритва, и гнулся бы, пружиня, если бы не ребра жесткости посередине.

— Серебро?

— Напыление. Режь.

Бинты сами собой распадались под лезвием. Увидев рану, Антон обрадовался, что с полудня не ел. Входное отверстие — аккуратная круглая дырочка — было справа, на длину ладони под ключицей, на ширину ладони от грудины. Выходное — кровоточащая дыра, ожог с теннисный мяч диаметром, рваное мясо — между подмышкой и правой лопаткой. Но рана была не так страшна, как отек вокруг нее, похожий на карту Москвы: Бульварным кольцом — сгустки крови, коллоида и вот этого, похожего на говядину в супермаркете (Антона опять затошнило), а краснота — щупальца метро, пронизывающие московскую «субурбию». На воспаленной груди лиловел четкий отпечаток каблука. Антон зашипел сквозь зубы.

— Эмпат? — спросил подпольщик.

— Н-нет.

— Если плохо — выпей.

— Спасибо, я так…

Тем же ножом Антон разрезал очередной пакет с бинтами.

— Обведи пальцем границы отека.

Видимо, Ван Хельсинг кое-что смыслил в медицине и хотел сделать для себя какие-то выводы. Сделал, когда палец Антона завершил маршрут. Выругался беззвучно. Потом распорядился:

— Бери «Целитель» и дави прямо в дырку все, что осталось.

Склонился головой к столу и закусил ворот футболки.