Мир приключений 1957 г. № 3.

Ефремов Иван Антонович

— Удивительно! Ведь это же учение о метеоритах, — тихо сказала Тася.

— Да… Он точно и ясно охарактеризовал небесное явление в те годы, когда никто не смел и не умел так думать. И при этом, заметьте, Настенька, никакой мистики и метафизики. Это чистейший материализм.

— Но что заставило этого человека бежать сюда? — спросила Тася.

— Думаю, что для подобных размышлений в те годы северные лесные дебри были самым подходящим местом, — ответил Волошин и, обведя взглядом красивый уединенный уголок, добавил: — Видимо, это была натура созерцательная…

Тася и Волошин

продолжали свою поэтическую прогулку по древней русской крепости. Не станем говорить громких фраз об изумительном северном памятнике русской старины, куда судьба случайно забросила двух московских комсомольцев. Скажем лишь, что монастырь этот не выдуман: автор был в нем и испытал там величайшее удовольствие. Куда ни направишь взгляд — всюду прекрасные произведения русского древнего зодчества. И чтобы почувствовать всю красоту этой крепости, чтобы понять ее форму — простую, строгую, могучую, рассчитанную лучшими военными строителями нашей старины, — ее нужно увидеть…

На юношу и девушку, бродивших по всем уголкам этого монастыря, действовало, кроме всего, и другое: густые заросли полыни, васильки, ромашки, зеленый ковер на лужайках дворов, уединенное благоухание под небом ослепительной ясности. Все это воспринималось, как музыка, и кружило голову…

Совсем иначе воспринимали монастырскую обстановку Кортец и Джейк Бельский. Они приехали в этот монастырь на неделю раньше, чем Тася, Волошин и профессор Стрелецкий. И Джейк успел уже обнаружить ход в подземелье, находившийся в погребе под самой высокой крепостной башней, Кузнецкой. Но оказалось, что ход этот завален кирпичом и грунтом. Директор монастыря-музея Янышев объяснил «московскому» и парижскому гостям, что обвал произошел почти триста пятьдесят лет назад, во время осады монастырской крепости польскими и литовскими интервентами вследствие подкопа… Для того, чтобы расчистить ход в подземелье, требовались большие земляные работы. Джейк уже договорился с местным райисполкомом о рабочих, о транспорте. Расходы брал на себя Музейный фонд, за представителя которого Джейк себя выдавал.

В данную минуту Кортец и Джейк также путешествовали по монастырю и обменивались такими мыслями.

— Как вы думаете, Джейк, во что обошлись расходы по сооружению всей этой махины? — спросил Кортец, охватывая широким жестом крепостные сооружения.

Джейк быстро извлек свою записную книжечку, в которой было записано все, вплоть до имени и отчества начальника речной пристани.

— Сию минуту, мсье… Сорок пять тысяч рублей… В переводе на современные деньги это около десяти миллионов долларов…

— Я купил бы этот монастырь, если бы он продавался и если бы не торчал в такой дали от Парижа. Я показывал бы его восторженным историкам и искусствоведам, — воодушевляясь, говорил Кортец, шагая вдоль могучей крепостной стены. — За большие деньги я пускал бы сюда отдыхать усталых богачей. Монастырь-санаторий для нервных, издерганных людей! Экстра!.. А вон тот благоуханный дворик с полынью — для влюбленных. Поцелуй в тишине и в зарослях такого дворика входит в сердце, как нож…

— А я сдавал бы этот монастырь в аренду Голливуду… — мечтательно произнес Джейк.

— Правильно! — крикнул Кортец

и, вздохнув, добавил: — Странно, Советская Россия — страна, где нельзя безнаказанно быть дураком. Это впечатление выносят все здравомыслящие иностранные гости. А между тем чем, если не глупостью, можно назвать то, что такое доходное сооружение прозябает и пустует где-то в глуши?…

— А вот Ивану Грозному как раз это и нравилось, мсье, — ответил Джейк.

— Ну, у него были свои соображения, кстати, видимо, тоже не лишенные материальной основы, — рассудительным тоном сказал Кортец. — Кто-кто, а он, наверно, знал, что его книжечки стоят десятки миллионов долларов… У русских есть такая пословица: «Подальше положишь — поближе возьмешь»… Запомните ее, Джейк.

— Постараюсь, мсье…

Кортец и Джейк не спеша шагали по узкой зеленой полоске земли, отделявшей Сиверское озеро от стен и башен монастыря. Здесь так же, как и во всем монастыре, стояла вековая тишина, лишь робкие волны вели тихий разговор на пологом берегу озера…

Джейк оглянулся. За ним по пятам шел мрачный монастырский сторож Антон. Его мучила одышка, но он шел, сопя и тяжко ступая по пушистой траве своими огромными сапогами. Связка больших ключей болталась у него на канатном поясе.

— Зачем вы взяли его с собой, мсье Кортец? — кинув недовольный взгляд на старика, спросил Джейк по-французски.

— У него все монастырские ключи, товарищ Богемский. Это здешний апостол Петр, — посмеиваясь, ответил Кортец.

— Вы забыли, что я сотрудник музейного фонда, мсье. Я отберу у него все ключи и пошлю его к черту, — холодно сказал Джейк.

— Это будет ваш второй глупый поступок, товарищ Богемский, — продолжая путь и не оглядываясь, произнес Кортец.

Джейк посмотрел на него удивленно:

— А какой был первый?

— Письма на Ордынке. Они ничего нам не дали, но, наверно, уже пустили по нашему следу какого-нибудь Пинкертона.

— Чепуха!

— Дай бог, товарищ Богемский, чтоб это оказалось чепухой. Но с этим конвоиром мы не привлекаем ничьего внимания.

Кортец подошел к воде. Озеро, потревоженное легким ветерком, поблескивало мелкой сверкающей рябью и устремлялось к монастырю, как толпа паломников, но на берегу путь ему преграждали гладко отшлифованные многопудовые валуны.

— Спросите его, откуда эти камни? — обратился к Джейку Кортец.

Джейк пожал плечами: вопрос казался ему праздным. Но все же он перевел его, безразлично глядя в тусклые, блуждающие глаза старика.

— Оттуда… — старик кивнул на высокие крепостные стены монастыря и добавил, с усилием выговаривая каждое слово: — Монахи бросали их… на головы… непрошеным иностранным гостям…

— Ого! — не дождавшись перевода, весело воскликнул по-французски Кортец. — Вы чувствуете, товарищ Богемский, какой камень бросил в мой иностранный огород этот мельник из оперы «Русалка»?